"Франсуаза Саган. Потерянный профиль" - читать интересную книгу авторарастраченной молодости. Я так живо представила себе, как я наклоняюсь над
этим педало, это показалось мне так смешно, что я расхохоталась. О благословенный дар смеха... Почему все эти люди, так основательно рассевшиеся на диванах, не посмеются сами над собой, и над этими диванами, и над хозяйкой дома, и над тем, что они живут, и что я живу - тоже? Мой собеседник, расписывавший прелести Карибских островов, замолчал и с упреком посмотрел на меня: - Чему вы смеетесь? - А вы почему не смеетесь? - ответила я грубо. - Я не сказал ничего особенно смешного... Это была чистая правда, но я не подала виду. Безнаказанная заносчивость всегда наводила на меня скуку. Открылись двери столовой, и мы сели за стол. Я оказалась слева от Юлиуса, а он - слева от Ирен Дебу. - Я не хотела вас разлучать, - произнесла она своим знаменитым "меццо", от которого, как обычно, вздрогнули человек десять. В течение секунды я презирала ее так сильно, что она потупила свой "открытый" взгляд в пространство, чего с ней никогда не случалось. Эта улыбка предназначалась мне, я это знала. Она говорила: "Ты меня ненавидишь - что ж, я в восторге за нас обеих". Когда она вновь взглянула на меня, невинно и рассеянно, я улыбнулась ей в ответ и наклонила голову, как бы в безмолвном тосте, которого она не поняла. Я же просто подумала: "Прощай, ты меня больше не увидишь. Мне слишком скучно с тобой и твоими близкими. Мне скучно, вот и все, а для меня это хуже ненависти". Впрочем, это прощание вызвало во мне чувство смутного сожаления, так как в определенной степени ее маниакальная сила, вкус к мучительству, быстрота, ловкость - все это разящее жалость и любопытство. Ужин показался мне бесконечным. В гостиной я подошла к окну, вдохнула холодный и острый ночной ветер - вестник неумолимого одиночества. Он наводнил город и плывет над спящими, толкая полуночных пешеходов, приносит воспоминания о деревне в головы, оцепеневшие от сна или алкоголя. В этой косной гостиной, где царят обветшалые ужимки, свирепый, вечный ветер, прилетевший откуда-то из далеких просторов галактики, - мой единственный друг и единственное подтверждение моего существования. Когда он улегся, и волосы снова упали мне на лоб, мне показалось, что и сердце мое стремительно падает - и вот сейчас я умру. Умру? Так что же? Я согласилась на жизнь, потому что тридцать лет назад какой-то мужчина и какая-то женщина полюбили друг друга. Отчего же мне не согласиться на смерть, если тридцать лет спустя другая женщина, я, никого не любит и потому не желает дать жизнь новому пришельцу? Примитивные рассуждения - порождение плоской логики - часто самые верные. Стоит только постигнуть, до какой степени расстройства дошло общество, тонущее среди полунауки, полуморали, полуразума. Если вдуматься, если вслушаться, этот ветер несет тысячи полных тревоги и ужаса голосов, далеких, близких - живых, но заледеневших, беззвучных и (в силу своего множества и сходства) ставших похожими на айсберг или референдум. Вот так моя голова блуждала где-то далеко-далеко. Впрочем, это ничему не мешало: я вовремя улыбалась, вовремя благодарила за зажженную спичку, иногда вставляла в разговор слово - ничего не значащее, но уместное. Я чувствовала, как далека от них. Но, увы, не выше их. И эта отчужденность, в результате, заставляла меня скорее усомниться в моей проницательности, чем в этих людях. |
|
|