"Франсуаза Саган. Потерянный профиль" - читать интересную книгу автораВо имя кого или чего их осуждать? Я чувствовала в тот вечер потребность
немедленно уйти, оставить этих людей, но объяснить причину этого я не могла. Это было чем-то вроде морального удушья. Я ничего не понимала в их иерархии, в сути их успехов и падений, но я и не хотела понять. Нужно было выбраться, отбиться. Этот термин регбистов здесь был очень кстати. Всю мою юность я играла на передней линии. С Аланом я держала упорную защиту в самой гуще схватки: А теперь у меня сдало сердце, и я отказываюсь от игры. Я покидаю чуть пожухлое поле, без судьи, без правил. Это мое поле. Я одна, я ничто. Мою задумчивость прервал Юлиус. Он стоял рядом со мной и выглядел мрачным. - Ужин показался вам слишком длинным, да? Вы задумчивы. - Я дышала ночным воздухом. Я это очень люблю. - Хотелось бы мне знать, почему. Он казался таким враждебным, что я удивилась. - Ночью кажется, что ветер прилетел с полей, что он касался свежей земли, деревьев, северных пляжей., это придает сил... - Он облетал землю, набитую тысячами трупов, деревья, которые ими питаются, он касался разлагающейся планеты, пляжей, загрязненными морями, полными нечистот... Ну, как, это придает вам сил? Я в оцепенении смотрела на него. Я никогда не приписывала ему склонности к лирике, но если бы и сделала это, то лирика вышла бы весьма условной: ледники, эдельвейсы, чистота природы. Вкус к болезненному не совмещался для меня с энергичным характером дельца. Решительно, система моего мышления слишком стереотипна и примитивна. Он взглянул на меня и улыбнулся: - Планета больна - говорю вам. А эта гостиная, которую вы так ничтожнейших, уверяю вас. - Вам весело, - пробормотала я, несколько удивленная. - Нет, - ответил он, - мне не весело, и никогда не было весело. И ушел, оставив меня на софе. Я глядела, как он идет через комнату, поблескивая очками и выпрямившись во весь свой маленький рост. Ничто в нем не напоминало того Юлиуса А. Крама, который лежал в пиджачке цвета морской волны посреди пляжа в Нассо и жаловался из глубины гамака на свою заброшенность. Нет, здесь, в гостиной, стремительный, холодный, более презрительный, чем когда-либо, он внушал страх. Все, мимо кого он проходил, по обыкновению отступали немного, и теперь я понимала, почему. На следующий день, часов около пяти, мне передали, что какой-то мужчина и какая-то собака ждут меня у входа в редакцию. Я бросилась туда. Это действительно были они: мужчина и собака. Один держал другую, стоя против света, вернее против солнца, у большой стеклянной двери. Я подошла к ним и тут же попала в вихрь летящей шерсти и визга. На мгновение я прижалась к Луи, и мы представили семейную сцену на перроне вокзала. Пес был желто-черный с толстыми лапами. Он осыпал меня поцелуями, как будто все два месяца с момента своего рождения ждал встречи со мной. Луи улыбался. Я же была в таком восторге - все мои желания вдруг исполнились, - что расцеловала его. Пес принялся неистово лаять, и все сотрудники редакции повыскакивали поглядеть на него. Когда иссяк поток эпитетов, - какой миленький, какие толстые лапы, он вырастет огромным и т. д. - и пес забрался под стул изумленного Дюкре, Луи взял, наконец, бразды правления в свои руки. |
|
|