"Франсуаза Саган. Потерянный профиль" - читать интересную книгу автора

Во имя кого или чего их осуждать? Я чувствовала в тот вечер потребность
немедленно уйти, оставить этих людей, но объяснить причину этого я не могла.
Это было чем-то вроде морального удушья. Я ничего не понимала в их иерархии,
в сути их успехов и падений, но я и не хотела понять. Нужно было выбраться,
отбиться. Этот термин регбистов здесь был очень кстати. Всю мою юность я
играла на передней линии. С Аланом я держала упорную защиту в самой гуще
схватки: А теперь у меня сдало сердце, и я отказываюсь от игры. Я покидаю
чуть пожухлое поле, без судьи, без правил. Это мое поле. Я одна, я ничто.
Мою задумчивость прервал Юлиус. Он стоял рядом со мной и выглядел мрачным.
- Ужин показался вам слишком длинным, да? Вы задумчивы.
- Я дышала ночным воздухом. Я это очень люблю.
- Хотелось бы мне знать, почему.
Он казался таким враждебным, что я удивилась.
- Ночью кажется, что ветер прилетел с полей, что он касался свежей
земли, деревьев, северных пляжей., это придает сил...
- Он облетал землю, набитую тысячами трупов, деревья, которые ими
питаются, он касался разлагающейся планеты, пляжей, загрязненными морями,
полными нечистот... Ну, как, это придает вам сил?
Я в оцепенении смотрела на него. Я никогда не приписывала ему
склонности к лирике, но если бы и сделала это, то лирика вышла бы весьма
условной: ледники, эдельвейсы, чистота природы. Вкус к болезненному не
совмещался для меня с энергичным характером дельца. Решительно, система
моего мышления слишком стереотипна и примитивна.
Он взглянул на меня и улыбнулся:
- Планета больна - говорю вам. А эта гостиная, которую вы так
презираете, всего лишь маленький нарыв на фоне общего разложения. Один из
ничтожнейших, уверяю вас.
- Вам весело, - пробормотала я, несколько удивленная.
- Нет, - ответил он, - мне не весело, и никогда не было весело.
И ушел, оставив меня на софе.
Я глядела, как он идет через комнату, поблескивая очками и выпрямившись
во весь свой маленький рост. Ничто в нем не напоминало того Юлиуса А. Крама,
который лежал в пиджачке цвета морской волны посреди пляжа в Нассо и
жаловался из глубины гамака на свою заброшенность. Нет, здесь, в гостиной,
стремительный, холодный, более презрительный, чем когда-либо, он внушал
страх. Все, мимо кого он проходил, по обыкновению отступали немного, и
теперь я понимала, почему.
На следующий день, часов около пяти, мне передали, что какой-то мужчина
и какая-то собака ждут меня у входа в редакцию. Я бросилась туда. Это
действительно были они: мужчина и собака. Один держал другую, стоя против
света, вернее против солнца, у большой стеклянной двери. Я подошла к ним и
тут же попала в вихрь летящей шерсти и визга. На мгновение я прижалась к
Луи, и мы представили семейную сцену на перроне вокзала. Пес был
желто-черный с толстыми лапами. Он осыпал меня поцелуями, как будто все два
месяца с момента своего рождения ждал встречи со мной. Луи улыбался. Я же
была в таком восторге - все мои желания вдруг исполнились, - что расцеловала
его. Пес принялся неистово лаять, и все сотрудники редакции повыскакивали
поглядеть на него. Когда иссяк поток эпитетов, - какой миленький, какие
толстые лапы, он вырастет огромным и т. д. - и пес забрался под стул
изумленного Дюкре, Луи взял, наконец, бразды правления в свои руки.