"Андрей Сахаров. Степан Разин ("Жизнь замечательных людей" #515) " - читать интересную книгу автора

бригадир А.А. Фейервар) запрашивают помощь у сибирского губернатора
Чичерина. Но тот ничего не может сделать, поскольку сам боится нападений
башкир с запада и казахов с юга. Действительно, пожар Крестьянской войны
приближался к Сибирской губернии, и тобольские власти не могли не испытывать
беспокойство и страх, тем более что войск в их распоряжении было
недостаточно. Вскоре они получили известия о вторжении казахов в пределы
губернии - "идут Сибирью по Куртамышскому ведомству".
В казахском обществе неодинаково относились к Пугачеву и тому делу,
которое он начал и возглавил. Рядовые соплеменники с сочувствием восприняли
известия о восстании, участвовали в нем или помогали ему в той или иной
мере. Верхушка же, казахские ханы, султаны и прочие феодалы, проявляли
нерешительность, настороженно следили за развитием событий. Они были склонны
поддерживать ту из двух борющихся сторон, которая одерживала верх в данный
момент. Но, быстро поняв антифеодальную направленность действий и стремлений
Пугачева, они постарались уклониться от поддержки, заверить правительство,
Екатерину II в своей лояльности. В этом позиции и казахских и русских
феодалов полностью совпадали. Императрица в одной из грамот, соглашаясь с
мнением Нуралы-хана, писала, что причинами нападений казахов на пограничные
города и укрепления было не одно "обыкновенное каргиз-кайсак своевольство,
но больше еще подвиглись они к тому и смутными обстоятельствами, в каких
Оренбургская губерния находилась, и коснувшимся и до них, киргиз-кайсак,
злодейским развратом". Да и сами казахи, участники нападений, открыто
признавали, что они действуют так под влиянием восстания Пугачева. Казахи
согласно правительственной версии "русских людей воюют и в плен берут
потому, что-де им сие чинить велел оказавшийся в России злодей самозванец
Пугачев, которого они называют государем". И Нуралы-хан, и местные власти
отдавали себе отчет в том, что рядовые казахи во многих случаях игнорируют
их приказы и "многократные запрещения". "Киргизы, - говорил хан, - меня не
слушают, а причиною того злодей, именующий себя императором Петром III". Их
нападения продолжались и позднее.

Разгром Кара и Чернышева

Рейнсдорп, вначале не придававший серьезного значения начинавшемуся
"бунту", отказывавшийся от помощи соседей, сибирских военных командиров, с
появлением Пугачева под стенами Оренбурга свое суждение о нем изменил. Такую
же эволюцию претерпели и взгляды властей в соседних губерниях. Позже всех
поняли суть происходящего в Петербурге.
Уже в конце сентября оренбургский губернатор известил о появлении
Пугачева и его "злодейской толпы" казанского губернатора фон Брандта. Он же
высказал предположение, что восставшие пойдут именно в Казанскую губернию
"помещичьими жительствами, преклоняя на свою сторону крестьян и обольщая их
дачею вольности". Брандт испытывал явное беспокойство, даже смятение. В
губернии, ему подчиненной, имелось всего три гарнизонных батальона, да и из
тех большая часть солдат была занята - кто набирал рекрутов, кто конвоировал
арестантов; в наличии оставалось мало. Правда, в губернии имелись поселения
отставных солдат, но последние давно уже не служили и, по существу,
превратились в крестьян. Положение затруднительное...
Местное население доверия властям не внушало. "Земледельцы разных
родов, - как писал Брандт в Петербург, - а особливо помещичьи крестьяне по