"Андрей Сахаров. Степан Разин ("Жизнь замечательных людей" #515) " - читать интересную книгу автора

Взятие Татищевой крепости усилило войско Пугачева. В его руки попали
хорошие пушки, немалая казна, большой склад с амуницией, провиантом, солью.
Его войско, сильно увеличившееся, отдыхало здесь три дня.
Встал вопрос: куда идти дальше? На Казань по Самарской линии и далее по
Волге? Или к Оренбургу? Второй вариант победил - яицкие казаки, игравшие на
первоначальной стадии движения. ведущую роль, видели в Оренбурге главный
центр, откуда исходили притеснения и обиды. К тому же отсюда в случае
поражения легко было скрыться - в казахские степи, Среднюю Азию или
куда-нибудь еще дальше, в Персию или Турцию, о чем ранее не раз говорили и
сами казаки, доведенные до отчаяния, и Пугачев.
30 сентября, овладев Чернореченской крепостью, Пугачев стоял уже в 28
верстах от Оренбурга. К этому времени на его сторону перешли 500 башкир,
предназначенных губернатором для защиты Оренбурга, а 300 сеитовских татар
ушли из города в свою слободу (Сеитовская или Каргалы), жители которой
просили Пугачева прибыть к ним. Он так и сделал, не решившись идти ни на
Казань, ни (сейчас, немедленно) на Оренбург.
Оба города были плохо подготовлены к обороне, имели мало войск (шла
война, и многие части со всей империи стянули на театр военных действий).
Восставшие, вероятно, могли бы с ходу взять Оренбург, но их предводитель
имел неправильную информацию о степени его готовности к отпору. Один его
посланец, Семен Демидов, из ссыльных, попросту обманул его: испугавшись
опасности, он побоялся пробраться в город и, вернувшись в лагерь, сообщил
Пугачеву, что якобы был в нем, что оренбуржцы не хотят "принять государя".
Другой посланец, отставной сержант Иван Костицын, наоборот, смело проник в
город, говорил с жителями, но его арестовали.
Конечно, можно говорить о просчете Пугачева и его сподвижников - они
могли бы действовать иначе, решительнее и дальновиднее в данном случае (как
и в ряде других), направить шедшие за ними массы людей, причем еще быстрее и
энергичнее, и на Оренбург, и на Казань, причинить властям еще больше хлопот,
внести большее замешательство в ряды врага и достичь большего. Все это так.
Но нужно хорошо представить себе людей, которые в те дни, можно сказать,
делали, сами того не сознавая, огромной исторической важности дело, и
обстановку, в которой они действовали. Прошло всего две недели с начала
восстания, события происходили одно за другим с быстротой
калейдоскопической - восставшие, сначала небольшая горсточка людей, быстро
увеличиваясь численно, брали форпосты и крепости, впрочем, плохо, как
правило, укрепленные, с небольшими гарнизонами, большая часть которых им
сочувствовала и при первом подходящем случае переходила на их сторону.
Войско повстанцев росло, как снежный ком в сырую зимнюю погоду. Это были, с
одной стороны, самые разные по положению, происхождению, национальности
люди; с другой - всех их объединяла привязанность к своему месту жительства,
к яицким местам, Оренбургскому краю. Они хотели быстро решить свои
наболевшие вопросы - расправиться с командирами и старшинами, чиновниками и
попами, которые досаждали им, причем жестоко и долгие годы, здесь, в этих
городках и форпостах, в этом проклятом Оренбурге, откуда исходило изо дня в
день насилие и несправедливость, посылались команды, убивавшие,
насиловавшие, грабившие их, как это было хотя бы год с лишним назад, после
январского восстания на Яике, когда Фрейман, генерал-вешатель и каратель,
неистовствовал по всей линии, прежде всего в центре войска Яицкого.
Эта локальная ограниченность кругозора повстанцев свойственна им везде