"А.Н.Сахаров (редактор). Анна Иоановна ("Романовы" #9) " - читать интересную книгу автора

рассказы, например, о царстве девичьем...
- Вот вздор! - усмехнулся Черемзин.
- Может быть, конечно, и вздор. Я вот из одной этой "Космографии", -
Волконский кивнул на книгу, - понимаю, что всё это - вздор; это-то мне и
жаль... Неужели всё на свете так же вот просто, как мы с тобою?
- Во-первых, мы с тобою вовсе не так просты, - ответил Черемзин, хотя и
немного читавший, но тем не менее способный поддержать всякий разговор, -
кто тебе это сказал? А во-вторых, есть на свете довольно чудесного и без
девичьего царства.
Волконский задумался.
- Вот, - начал Черемзин, - послезавтра у Бестужевых будет немец...
- Какой немец? - спросил Волконский, чувствуя, что при имени Бестужевых
краска бросается ему в лицо.
- Кудесник-немец, до некоторой степени особенный, судя по рассказам. Я
один раз во Франции встретил подобного человека. Они попадаются. Если тебя
интересует - пойдём вместе. Немец здесь проездом. Да, отчего ты не бываешь у
Бестужевых? Там раз как-то даже спрашивали о тебе, - добавил Черемзин.
- Кто спрашивал? - не вытерпел Волконский, тут же досадуя на себя за
это, потому что ещё минута - и его волнение могло быть заметно Черемзину.
Но тот совершенно равнодушно ответил:
- Право, не помню, кто именно, знаю, что говорили...
На этом разговор прекратился, но Волконский так и заволновался весь. Он
жил всё это время полный своими мечтами, в каком-то восторжённом состоянии.
Однако, когда Черемзин такими простыми словами и таким равнодушным голосом
сказал, что он, Волконский, может пойти к Бестужевым, Никита Фёдорович
почувствовал вдруг безотчётную боязнь за своё чувство, как будто оттого, что
он пойдёт туда, может случиться или что-нибудь ужасное, или... Никита
Фёдорович не знал, что следовало за этим "или". Он знал только, что сердце
его бьётся, и кровь приливает к вискам.
Несмотря на это, теперь, после разговора с Черемзиным, он страстно, со
всё увеличивающимся желанием начал ждать назначенного у Бестужевых вечера.

II
КУДЕСНИК

Гости съезжались, когда Волконский с Черемзиным подъехали к дому
Бестужева. Никита Фёдорович по крайней мере уже раз сто представлял себе,
как он войдёт, как увидит дочь Бестужева и как вообще всё это будет.
Аграфена Петровна встретила его совершенно просто, равнодушно ответив на
глубокий, почтительный поклон кивком головы, таким же, каким ответила
Черемзину и всем другим. Но от этого, разумеется, она не сделалась хуже;
напротив, она была ещё лучше, чем воображал Никита Фёдорович. И этот её
небрежный поклон был всё-таки поклоном, обращённым к нему, и потому получал
особенную прелесть.
Поздоровавшись с хозяевами, Волконский стал оглядывать гостиную. Лучше
всех была, разумеется, молодая хозяйка. Все молодые люди, пышно разодетые,
были вокруг неё, оставляя в стороне прочих дам, скучно и вяло сидевших в
золочёных креслах.
Даже старики оберраты, толстые и солидные, которые держали себя очень
важно и к которым то и дело подходил с любезной улыбкой сам Бестужев,