"А.Н.Сахаров (редактор). Анна Иоановна ("Романовы" #9) " - читать интересную книгу автора

склонившись вперёд, слушал её, как бы гордясь своею собеседницей.
Волконский никогда ещё не видал такой девушки. Тут не красота, не
стройность, не густые брови и быстрые большие глаза притягивали к ней; нет,
она вся дышала какою-то особенною, чарующею прелестью. Она легко и свободно
сидела в седле, видимо, уверенная не только в каждом своём движении, но и в
том, что каждое это движение хорошо и красиво, потому что в ней всё было
хорошо. Никита Фёдорович смотрел на неё, забыв то смущение, которое
испытывал при первом знакомстве, - забыв потому, что теперь пред ним была не
Бестужева, не дочь важного сановника могучего Петра, но чистое, нездешнее,
неземное существо, на которое мог радоваться всякий живущий. А она, не
заметив даже Волконского, ударила лошадь и промчалась быстрее прежнего.
Он пошёл обратно в город большими шагами. Он, конечно, не мог знать,
какое у него было в это время блаженное, радостное лицо, с блестевшими
глазами и счастливою улыбкою, но, радуясь, чувствовал во всей груди какой-то
необъяснимый трепет и неудержимую удаль. Теперь всё казалось уже прекрасным.
Даже холодные, мрачные своды замка получили некоторую привлекательность, и
Никита Фёдорович удивлялся лишь, как прежде он не замечал, что всё в Митаве
так хорошо и приятно.
Его отъезд был отложен на неопределённое время. Впрочем, это случилось
как-то само собою. Он просто не приказывал своему старику слуге Лаврентию
укладывать вещи, а тот не напоминал. Черемзину тоже не приходило в голову
сделать своему гостю такое напоминание, и Волконский оставался в Митаве,
забыв, что должен отправиться дальше по приказу грозного и не любившего
ослушания государя.
Волконский приехал в Митаву в смешном, грубом наряде, неповоротливый,
застенчивый и, может быть, даже неуклюжий; но всё это быстро, как лишняя
кора, упало с него, благодаря влиянию обстановки, в которой очутился князь
Никита и которая, видимо, вовсе не была чужда его природе врождённым чутьём
отгадавшей, что именно нужно.
Привезённый из Петербурга парадный кафтан из серебряного глазета,
расшитый руками крепостных золотошвеек по карте золотою канителью, битью и
блёстками, оказался не только скроенным не по моде, но и сидел настолько
неуклюже, что его пришлось заменить новым, хотя и более простым, но зато
более ловким и красивым. Затем явилась бездна мелочей, незаметно привившихся
к внешней жизни Волконского. Черемзин, находя всё это совершенно
естественным, не замечал этой перемены в князе, так же как и он сам.
Из русских книг, прочитанных прежде Волконским, он знал, что французы
"зело храбры, но неверны и в обетах своих не крепки, а пьют много",
"королевства англиканского немцы купеческие доктуроваты, а пьют много".
Дальше этого сведения русских книг не распространялись. Черемзин рассказал
князю Никите подробно и о французах, и о других народах, которых видел. О
том, чего не видел Черемзин, князь Никита узнал из его книг, из которых
оказывалось, что свет вовсе не так необыкновенен, как описывалось в русских
сочинениях, говоривших "о людях, кои живут в индейской земле, сами мохнаты,
без обеих губ, а питаются от древа и корения пахучего, не едят, не пьют,
только нюхают и, покамест у них запахи есть, по то место и живут".
- Знаешь что, - сказал однажды Волконский Черемзину, отрываясь от
немецкой книги, - всё-таки мне прежнего жаль.
- Чего прежнего? - удивился Черемзин.
- Да вот того, что описывается в наших книгах... Там есть такие