"Евгений Андреевич Салиас. Крутоярская царевна " - читать интересную книгу автора

окнами, со светло-голубой позолоченной мебелью стиля Лудовика XIV была
любимой гостиной юной владелицы. Здесь она принимала за последние годы своих
редких гостей, зато часто Мрацких и Жданова, которых не любила допускать в
свои горницы. Нилочка называла три уютные комнатки "мои" в отличие от всех
других в доме.
Да, все эти парадные и другие горницы действительно были для сироты под
опекой - вполне как бы чужими.
Три ее комнаты делились на гостиную, где почтя никогда не бывало
гостей, на рабочую, где девушка сиживала весь день, и на спальню.
Около второй была горница Марьяны Игнатьевны, с тех пор, как ее
питомица перестала спать вместе с мамушкой.
В рабочей комнате было самое простое убранство, но было двое пялец и
большой стол, на котором девушка рисовала. Рисованье было ее любимым
занятием, и она уже собиралась от карандаша и пастелей перейти к малеванию,
т. е. к масляным краскам.
Теперь хотя и была в доме учительница малевания, взятая опекунами, но
эта женщина, скрывавшая свое происхождение с какого-то юга, долго тоже
скрывала свое незнание живописи. А Нилочка, чтобы не обижать женщины, все
отлагала просить опекунов нанять другую учительницу малевания.
Едва только молодая девушка и мамушка вошли к себе, как старшая
горничная, уже пожилая женщина, встретила их словами:
- Разгонный из города привез вам, барышня, ящик, а вам письмо почтовое.
Марьяна Игнатьевна оторопела. Кроме сына, никто ей не писал.
Чрез минуту письмо было уже в руках и прочтено... Марьяна Игнатьевна
просияла и бросилась целовать Нилочку, стоявшую около нее в нетерпении.
- Едет! Едет! - воскликнула Щепина и стерла слезы на глазах...
- Когда? - выговорила Нилочка, зарумянившись от радости.
- Пишет: чрез неделю после письма ждать и писателя его.
Нилочка подсела к Марьяне Игнатьевне на диван, и они обе начали снова
читать письмо Бориса Щепина. Окончив, они снова перечли его. И так раз до
десяти... Это бывало всегда.

VI

В тот же ненастный угрюмый день, в сумерки, во двор крутоярских палат
въехал верхом солдат и передал людям большой пакет, - это был посланный с
письмом от самарского губернатора к опекуну Мрацкому. Солдат заявил, что ему
указано дождаться ответа.
Сергей Сергеевич Мрацкий сидел у себя в рабочей горнице за письменным
столом, когда ему подали письмо губернатора. Это был человек очень
маленького роста и очень худой, следовательно, очень невзрачный и
неказистый, именно то, что называет народ "заморышем".
Однако было в нем нечто, что не позволяло считать его заморышем. Это
был взгляд маленьких серых глаз. В них было что-то особенное, невольно
обращавшее на себя внимание каждого. В них было столько силы загадочной,
недоброй, как бы каждому опасной, что всякий невольно относился к Мрацкому
любезно и приветливо, а иногда и подобострастно, как бы ради одной
самозащиты.
Сам Мрацкий не любил своих глаз.
- Треклятые! - говорил он сам себе, стоя иногда перед зеркалом. -