"Андрей Саломатов. Моя Москва" - читать интересную книгу автора

демократические преобразования начались с того, что первые этажи домов
отдали под магазины и кафе. Правда, потом в Пекине подавили много народу
танками, но первые этажи все же оставили предпринимателям. У нас за время
перестройки людей перебили не меньше, а о первых этажах так ничего и не
слышно.

Как-то я поинтересовался у владельца единственного в Раменках
ресторанчика, который года два назад сожгли (обиженные клиенты?
завистники?): "Почему, мол, не открываются на окраинах кафе"? Он объяснил,
что задавят сразу: бандиты, чиновники - те же бандиты, потому что надо
давать взятку, разные пожарные, лже-пожарные, врачи санэпидемстанции - и это
бандиты - подписывают не глядя, как только заплатишь, да и приходят только
за этим. Чтобы выжить, - закончил бывший владелец бывшего ресторана, - надо
торговать хлебом по цене колбасы, а колбасой - по цене черной икры. А это не
выгодно, средний клиент, вроде меня, не идет. Одна шпана по ночам гуляет,
посуду-люстры бьет, а на просьбу возместить ущерб, отвечает: "Чево?" и
показывает отнюдь не безобидную фигу, а кое-что посерьезней. Остерн, да и
только.

У кинотеатра "Звездный" клумбы с тюльпанами, каждая по сотке - красиво.
Европейская геометрия, цветы стоят один к одному. Проходя мимо, пытаюсь
вспомнить, росли ли они здесь во времена СССР, и не могу. То, что академик
Сахаров жил в Горьком, а о его жене и соратнице писали в первой газете
страны по-детски глупые и злобные гадости, это я помню. То, что после восьми
вечера можно было купить водку только у таксистов, тоже помню, а тюльпаны
как-то выскочили из головы.

Спускаясь в метро, размышляю о выборочности памяти у мужчин и женщин.
Мама до сих пор помнит, в каком платье она была на выпускном вечере в

1936 году. А я не то что костюм, но и сам вечер не помню и не уверен,
что он был. Хотя имена и фамилии тех, с кем и у кого учился, могу
отбарабанить не задумываясь.

На станции "Университет" всегда спокойно, словно здесь никто никогда и
нигде не работал. У неторопливо входящих пассажиров взгляд рассеянный и
мягкий. Загипнотизированный этим временным спокойствием, я расслабляюсь.
Зато на "Спортивной", сметая все на своем пути, вваливаются челночницы с
Лужниковского рынка. К нашему величайшему сожалению, "Великий шелковый путь"
пролегает именно по нашей ветке.

С утренней вагонной теснотой я давно смирился, всю жизнь езжу. А вот к
баулам с большой бабушкин сундук привыкнуть трудно. Особенно когда две-три
тетки бодибилдинговой комплекции с разгону припечатают тебя своим багажом к
противоположным дверям. Понимаю, жить-то надо. Но все мое благодушие
мгновенно испаряется, когда по моей светлой замшевой туфле проезжает тележка
с коробкой размером с двухместную собачью будку. "Ах! - гневно восклицаю
я. - Простите, вы наехали мне на ногу!". - "Ой, я сейчас уберу", - стараясь
не смотреть на меня, виновато отвечает тетка. И действительно, она съезжает
с моей ноги и коробкой таранит вставших на ее пути пассажиров. Те тропятся