"Андрей Саломатов. Моя Москва" - читать интересную книгу автора

никакого трепета не испытываю - нехай себе сидят в своих подвалах Лубянки и
ломают головы, как внедрить своих и отловить чужих шпионов. В этом смысле я,
налогоплательщик, им доверяю, а потому плачу зарплату, значительно
превышающую мою собственную.

На углу у дверей частного магазина "Подарки" под зажигательную музыку
танцует человек моего возраста в ядовито-зеленой униформе швейцара - с
золотыми галунами, аксельбантами и красным кантом по обшлагам. Танцует
отвратительно, со злым лицом, такое впечатление, что он сейчас швырнет в
прохожих гранату, - привлекает покупателей. "Этот стон у них песней
зовется". У меня ничего, кроме жалости, его кривляния не вызывают. В этот
магазин я никогда не зайду. С другой стороны, легче, чем разгружать вагоны,
и наверняка больше платят. И при чем здесь жалость, самому не очень понятно.
Пляшет же на сцене певец Леонтьев, и не только он, многие приплясывают.
Некоторые делают это даже на льду. Работа у них такая. Опять же
популярность - местные давно окрестили его "пляшущим человечком". На
известность Пугачевой он конечно не тянет, а какого-нибудь стеснительного
депутата по части славы уже может заткнуть за пояс.

Летом особенно стало заметно, как изменилась Москва. До сих пор не
понимаю и никогда не смогу понять, почему коммунисты считали, что дома в
столице (и не только в ней) должны быть исключительно серого,
грязно-зеленого и грязно-розового цветов либо облицованы сортирной плиткой?
Почему все двери должны быть темно-коричневыми, а стены украшены только
кумачовыми лозунгами и невзрачными вывесками типа "Продукты"? Почему колбаса
продавалась только в Москве, а витрины оформлялись так, словно
преследовалась одна цель - отвратить прожорливых покупателей от желания
ходить в магазин. Над всей этой безликостью и убогостью будто витала тень
сталинского френча, с помощью которого отец народов демонстрировал своей
пастве иезуитскую неприхотливость. Слава богу, тень отца народов
угомонилась, и сразу оказалось, что дома у нас не все одинаковые - серые и
облупившиеся. Фасады сбросили свою пыльную чешую, появились начищенная
дверная бронза и чистые стекла. На Сретенке вдруг обнаружился целый музей
архитектуры. Стоило жилые здания отремонтировать, и сразу как тараканы
откуда-то полезли архитектурные стили, о которых жители этих домов и не
подозревали. Ампир и модерн, классицизм и даже барокко. И все это на
территории, равной половине футбольного поля. Как тут не вспомнить
французского фанатика от функционализма - Корбюзье, который в тридцатом году
предложил снести в Москве все здания, кроме Кремля, и некоторые самые
выдающиеся памятники. Слава богу, пронесло.

Яркая реклама совсем не портит улицу, во всяком случае, меня она не
раздражает. Я сам когда-то мечтал украсить улицы не лозунгами, вроде "Народ
и партия едины!", и не мужиками с серпами и молотами в слоновьих руках, а
какой-нибудь легкомысленной яркой ерундой, чтобы прогуливаясь по улице,
человеку хотелось приплясывать и напевать, а не прятать в кармане
бесполезную фигу. Не хочешь, не разглядывай, но яркие пятна создают ощущение
праздника, особенно долгой и удивительно грязной черно-белой зимой. И пусть
этот праздник пока не на моей улице. Уже то, что он возможен, предполагает,
что со временем у меня тоже может случиться нечто подобное. Ну, например,