"Николай Самвелян. Серебряное горло (Фантастическая повесть) " - читать интересную книгу автора

съезжаются неудавшиеся Шаляпины, Пушкины, Гоголи, Ползуновы, Скрябины и
даже Наполеоны. Собирают на берегу камешки, ходят в горы. Да и почему в
эти горы не пойти, если они как холмы? По Потемкинской лестнице труднее
взойти. Там они сопят, как при гриппе, вдыхают запах моря и гор и говорят,
что эти запахи врачуют их душу... Нет, настоящим Гоголям, Ползуновым и
Скрябиным там делать нечего!
- Вы, Ирина, злой человек. Хотя в том, что вы говорите, есть доля
правды.
- Все, что я говорю, правда. А если я стала злой, то по единственной
причине. Я отбиваюсь.
- От кого?
- Ну, в данном случае от вас. А вообще не знаю, от кого именно... От
многих. Понимаете, настали времена всеобщего равенства. И это равенство
часто понимают как-то механически. Если кто-то кем-то стал, значит, и ты
имеешь на это право. Но ведь не каждый может стать Эдитой Пьехой. И
вратарем Третьяком с бухты-барахты не станешь. Вы заметили, что в
последнее время в компаниях перестали просить спеть или почитать стихи?
Знаете почему? Считают, что и сами умеют не хуже. Одна девица - кстати,
моя подруга - чуть не расплакалась, когда ей сказали, что ленинградский
бас Борис Штоколов лучше нее поет партии басового репертуара... Она,
видите ли, не могла согласиться даже с тем, что у женщин не бывает басов.
Она хотела во всем, совершенно во всем быть лучше других...
...Примерно такие же мысли несколько часов назад блуждали и в моей
собственной голове! Сейчас нельзя было перебивать Ирину. Нужна была пауза.
У журналистов это называется "вытягиванием" собеседника. Только что был
общителен, разговорчив, а затем внезапно умолкаешь. В разговоре возникает
некая пауза, вакуум. Если выдержать характер и не броситься его заполнять,
то, как правило, нервы сдают у собеседника. Он начинает говорить - спешно,
лихорадочно. Сам эту поспешность ощущает и бывает ею недоволен. Но
замолкнуть уже не может. И обязательно что-нибудь существенное выболтает.
Лодку почти совсем прибило к причалу. Огни набережной нависли прямо
над нашими головами.
- Марине предстоит вести жизнь обычной женщины. И ее возмущает, что
Юрия ждет другое. Вот она и плодит не просто сплетни, а какие-то кошмары
из сказок Гофмана: мол, не было голоса, а теперь появился. Что за ересь!
Заблудший Мефистофель взял душу и подарил вместо молодости талант?
- Да! - сказал я возможно тверже. - И фамилия Мефистофеля мне
известна.
- Будем считать, что вы пошутили.
Но я не шутил.
Она молча глядела на меня. И было в этом взгляде нечто тревожащее и
заставлявшее вспомнить, что даже опереточные злодеи возникли не только по
капризу авторов либретто. Многие из них имели реальных прототипов в жизни.
Ведь существуют где-то и честолюбцы, способные на что угодно, только бы
прославиться, и завистники, и мистификаторы. В уме мы соглашаемся с тем,
что мир пестр и мозаичен. Но всякий раз удивляемся, если узнаем, что наш
сосед по лестничной клетке - великий честолюбец, а старинной знакомой в
сладких предутренних снах мнилось, что она стала королевой какого-нибудь
далекого полудикого острова...
- С какой стати Марина вмешивается в частную жизнь других? Почему она