"О`Санчес. Прелюдия к "Хваку"" - читать интересную книгу автора

- Да! Да! Матушка! Моя обожаемая матушка! Ты матушка моя! Я знал, что
найду тебя! Я мечтал! Что ты найдешь меня! И что я смогу тебя назвать так! У
них у всех: А у меня: Матушка моя, я твой сын!
- Ты мой сын. Хватит плакать и слушай дальше.
- Да, матушка! Я уже не плачу, они сами льются.
- Это пройдет. Ты должен пообещать мне кое-что, сын мой..
- Все, что прикажешь исполню!
- Клясться легче, нежели соблюдать. Первое: никогда больше не смей
пахать: Нельзя тебе отныне ранить свою матушку: Землю, грудь ей терзать:
- Исполню, матушка!
- Никогда ты не должен помышлять об участи богов, даже если во всю силу
войдешь и придет тебе искус.
- А я никогда и не думал! И что мне в них? Нет, ничего такого: Да я
клянусь, матушка!
- И помни: день сегодня до заката и от мига сего - особенный: чем
наполнится - тем и продолжится. Ты не глупец, сын мой, но дурость в тебе
велика сидит, я чую ее: Впрочем, как бы то ни было - сын, стало быть сын.
Поцелуй же меня.
Хвак где стоял - так и брякнулся на колени, и подполз на них, рукавом
рубахи утирая глаза и нос, к названной матери своей. И хотя та была уже на
ногах, лица их вровень оказались, ибо старуха была согбенна, а Хвак росту
очень даже немалого: Счастливый Хвак вытянул толстые губы и осторожно
коснулся ими сморщенных щек: сначала тронул левую, потом правую. Старуха
обняла его шею - тяжелы материнские руки сыну показались! - поцеловала в лоб
и исчезла. А Хвак встал с колен, отряхнул грязь с портков и погнал вола
перед собою, в деревню, не помышляя больше о пашне и о чудесной встрече, ибо
напрочь все забыл, кроме двух обещаний, которые каким-то образом поселились
в нем навеки: И отчего-то лоб и губы словно огнем жгло.
Ох и весело было Кыске и Клещу: муж на пашне, в кузне праздник в честь
бога Огня, покровителя кузнечных и боевых ремесел, вино на столе, мясо на
столе, огонь в крови - что еще нужно, чтобы длилось счастье? Да вдруг
замычал вол на дворе, раз - и двери настежь! Хвак вернулся! Стоит бревном в
дверях, свинячьими глазками лупает: то на Кыску поглядит, то на ложе
разоренное и развороченное, то на кузнеца жующего - ничего понять не может.
- Ты что, вола повредил? Ноги ему посек?
- Нет, здорова скотина. Что ты! Даже спина не натерта, я смотрел.
- Или война объявлена? Что случилось-то? А? - Кыска от страха и от
наглости первая в атаку пошла, вопросами засыпала. Да и не очень-то она
боялась своего подкаблучного - всегда обдурить можно, глаза отвести: Но
этот-то тоже - хоть бы жевать перестал:
- А: вы что тут? - Смотрит на Кыску Хвак, не в силах понять очевидное,
и ждет, пока она все правильно ему объяснит: Может, и объяснила бы, да Клещ
вмешался. Обезумел, вероятно, от куража, от вина и собственной силы,
захотелось ему до конца унизить соперника: И не соперника, а так, мразь,
жира кусок:
- Что мы тут? Побаловались маленько, вот чего. Ты бы, малый, укрепил
постель-то: хлипка, чуть нонче мы ее с Кыской в щепу не расклепали. Что
стоишь, проходи, садись, смотри, авось наберешься ума-разума:
Кузнец икнул и выбрался из-за стола на всякий случай, потому что Хвак
хоть и дурак, и байбак, а стоя - надежнее. Кыска мяукнула и застыла, вся от