"Шмиэл Сандлер. Мой любезный Веньямин" - читать интересную книгу автора

3

В тот день Уилл, надо отдать ему должное, не сразу приступил к делу. Он
долго раскачивался, пытаясь удержать равновесие и произнести несколько
наперед заготовленных в голове фраз.
После двух трех неудачных попыток устоять на ногах, он судорожно
ухватился за косяк двери и произнес с торжественностью приличествующей,
как ему казалось, моменту:
- Слиха, адон, не могли бы вы занять мне десять шекелей до понедельника?
Я отдавал себе отчет, для каких целей ему понадобилась десятка, поэтому
сделал робкую попытку наставить заблудшую душу несчастного на путь истины
и добродетели:
- Господин Иванов, - сказал я, - посмотрите на себя, вы ведь облик
человеческий потеряли. Бросайте пить, я вам серьезно говорю! Водка и
беспутный образ жизни еще никого до добра не доводили.
Уилл сделал вид, что внимательно слушает меня. Его глупая, заискивающая
улыбка подтверждала это. В то же время чувствовалось, что он чем-то
озабочен. Казалось, он напряженно прислушивается к каким-то звукам в себе.
Видимо он боялся случайно икнуть и тем расстроить мое патетическое
настроение. Его топорная дипломатия была проста как букварь: он наивно
полагал, что, излив душу, я вытащу из кармана "Голду" (десятку) и,
прослезившись, торжественно вручу ему. Охваченный этим мистическим
желанием, он нашел в себе ума, играть мышцами лица, принимавшими у него -
то выражение осмысленности и раскаяния, а то и участия к моим доводам, в
зависимости от эмоциональной окраски речи.
Обычно я тугодум и суть подвоха, если таковой в наличии, до меня доходит
спустя время, но в данном случае все было столь неприкрыто, что не стоило
особо напрягать извилины, чтобы разгадать умственные комбинации моего
друга.
Это теперь я понимаю, что нужно было искать более эффективные меры
воздействия, и со стыдом вспоминаю о своем неудачном педагогическом опыте.
Тогда же обезьяньи ужимки Уилла лишь раздражали меня:
- Бросьте корчить рожи, Иванов! - вскричал я.
Уилл покраснел, виновато замигал и на мгновение мне показалось даже, что
он пристыжен и в самом деле тщится вникнуть в очевидный смысл моих
нравоучений. Воодушевленный его реакцией я еще пуще вдохновился и в
последующие пять минут разразился содержательной лекцией о вреде
алкоголя. С большими отступлениями художественного порядка, я рисовал
Уиллу картины его будущей трезвой и благонравной жизни. Какое-то время он
покорно и терпеливо слушал, вероятно, все еще рассчитывая на чудо, но
потом вдруг прервал меня таким громогласным рыганьем, от которого
задрожали лестничные перила. Рыгнув столь беспардонно, в самый разгар моей
благочестивой проповеди, он вновь обратился ко мне, пытаясь вопросом
смягчить впечатление от своей бестактной выходки:
- Адон, вы не могли бы занять мне до понедельника?
- Стыдитесь, Иванов! - возопил я с пафосом, - узость ваших интересов
поражает, а отсутствие духовных потребностей говорит о полной деграда...
- В этом месте, Иванов, совсем, видно, потерявший надежду получит на
пиво, издал некий трескучий и постыдный звук.