"Шмиэл Сандлер. Мой любезный Веньямин" - читать интересную книгу автора

Я поцеловал усопшего в лоб и вышел из комнаты. Остальное сделают без меня.
Поначалу я хотел пойти к Белле, чтобы за чашечкой кофе развеять с ней
гнетущую тоску на сердце. Все это безрадостное утро она помогала сиделкам
ухаживать за стариком и ушла домой лишь перед самым приходом племянника -
торопилась собрать мужа на работу.
Прежде чем выйти из дома я позвонил ей, и сообщил, что ботаника не стало.
По телефону Белла отреагировала спокойно, хотя я был уверен, что, проводив
супруга, она сидит теперь в салоне на диване, где мы провели столько
счастливых часов, и ревет как ребенок.
Я представил себе, как она бросится рыдать ко мне на грудь, а,
успокоившись, робко предложит прочесть излюбленные стариком цитаты из
Спинозы, и мне расхотелось делить с ней эти тяжкие минуты.

3

Я не умел смаковать горе, демонстрируя на людях свои страдания и находя
в этом утешение. Когда мне было плохо, я шел туда, где шумно, где
веселятся и там, за шкаликом водки, сбрасывал с себя гнетущую тяжесть
тоски.
Я зашел в ресторан "Самарканд", чтобы выпить в уютной обстановке
стакашек, второй за светлую память ботаника. Благо нашлось у меня для
этого дела с десяток другой шекелей.
У дверей ресторации знакомый голос вдруг окликнул меня:
- Парень постой!
Ко мне подошел племянник покойного. Разорванная в экстазе самобичевания
футболка уже не украшала его накаченные плечи. На нем была потертая куртка
из материала, который в последнее время успешно используют для
изготовления базарных сумок.
Порывисто он тиснул мне в ладонь свои потные пальцы и был, как мне
показалось, очень возбужден. Глаза его бегали по моей фигуре с хамоватой
бесцеремонностью, цепкий взгляд, казалось, что-то искал и не мог найти.
- Я угощаю, - сказал он. Я не стал возражать, человек хочет потратиться,
что ж, похвально и в наше время случается редко. Мы сели за столик. Он
заказал всякой снеди на крупную сумму и сказал:
- Ешь, парень, ешь... Да ты не стесняйся, будь как дома.
Я не дал себя упрашивать, вмиг разделался с шурпой, после чего с не
меньшей энергией взялся за шашлык. Более суток я ничего не ел и теперь дал
волю аппетиту.
Он ни к чему не притронулся, только плеснул водки себе и в мою чарку.
Подали холодные закуски.
Мы выпили, и он вдруг стал рассказывать мне какой-то пошлый анекдот из
жизни марокканских евреев, а рассказав, так расхохотался, что даже
официанты заулыбались.
Я возмущенно отодвинул от себя блюдо с фалафелем под флагом иорданского
хумуса:
- Послушайте, господин, час назад умер ваш дядя!
Я едва владел собой, одолевало сильное желание говорить дерзости. Но ведь
он угощал. Уловив мое настроение, племянник тотчас сменил маску,
погрустнел, лицо его стало плаксивым:
- Да, - вяло согласился он и смахнул крупную слезу, набежавшую вдруг, -