"Владимир Михайлович Санги. Первый выстрел " - читать интересную книгу автора

Отец и брат привозили много нерп. Никто не спрашивал, кто из них добыл
больше, потому что у нас не принято спрашивать, кому люди обязаны пищей,
если в охоте принимало участие двое или больше мужчин. Это и неважно. Важно,
что люди сыты.
Однажды, когда снег растаял, а льды угнало течением и ветрами в море и я
стал бегать босиком по буграм за бурундуками, исчез отец. Исчезли отцы
многих моих сверстников. Позже я узнал: они ушли на войну.
Раньше мы любили играть в игру "олени и охотники", которая требовала от
"оленей" умело скрываться в кустах, а от "охотников" -- угадывать, где
спрятались "олени", и подходить сторожко, чтоб ни одна ветка не хрустнула
под ногами. Теперь же мы, разбившись на две команды, играли в "войну".
Мой аки и русский мальчик Славка были командирами. У Славки глаза
прозрачные, будто из стекла. И я ловил себя на том, что мне очень хотелось
потрогать их -- вдруг они на самом деле стеклянные.
Одна команда пряталась в кустах, а другая наступала. Когда мимо куста,
где я замаскировался, проходил "противник", я поднимал кручёный сук, похожий
на обгорелую трубку дедушку Ламзина, и тихо стрелял:
-- Кх!
Если "противник" не слышал моего выстрела, стрелял громче и несколько
раз:
-- Кх! Кх!
Часто мы всей армией ходили в атаку. Тогда Славка, став в чинную позу
взаправдашнего полководца, каких показывают в кино, громко кричал: "За мной!
Ура-а-а!" И его армия поднималась навстречу нам. Я громко стрелял из моего
сучка. Сучок у меня волшебный: он мог быть и пистолетом, и автоматом -- в
зависимости от того, что мне хотелось иметь в данное время.
Я стрелял в Славку, потому что "убить" командира всегда почётно. Но
Славка не падал. И тогда волей-неволей начиналась рукопашная, которую мы все
любили. Вообще-то раз в тебя стреляют, да ещё длинными очередями, полагалось
падать. Когда стреляют одиночными выстрелами, можно сказать, что тебя лишь
ранили, а то и вовсе промазали. А я стрелял в Славку длинными очередями и в
упор. Но он всё равно догонял меня, убегающего от него, отстреливаясь,
хватал сильными пальцами и больно бросал на землю. И когда я начинал шумно и
обиженно протестовать, он пренебрежительно отвечал:
-- Не хнычь! Вы же -- "немцы", а мы -- "наши". Мы должны победить!
А потом, махнув рукой, говорил:
-- Давай по новой!
И мы начинали игру сначала. Только на этот раз мы -- "наши", а Славкина
команда -- "немцы". Но всё равно повторялось то же самое: Славка не хотел
проиграть ни одного сражения. И на наше возмущение отвечал:
-- У-у-у, молокососы! Что вы, не знаете, что на войне сейчас наши
отступают?
Потом, опять махнув рукой, сокрушённо говорил:
-- Да и откуда вам знать? Ме-люз-га-а-а.
После этого мы возвращались к милой игре "олени и охотники".
Как-то само собой, незаметно, мы стали встречаться всё реже и реже.
Дети, как могли, помогали дома своим матерям. Каждый день я ходил в лесок за
хворостом. И всегда брал с собой свой волшебный сучок. На этот раз он
превращался в охотничье ружьё. "Оленями" были ветвистые кусты корявой ольхи.
Иногда играл в "охоту" дома, во дворе. Я скрадывал "уток" -- консервные