"Евгений Санин. Колесница Гелиоса (исторический роман) " - читать интересную книгу автора

известен потомкам лишь тем, что разрушил прекрасный город!"
"Вознесется? Когда?.." - усмехнулась я.
Однако Блоссий не принял моей иронии.
"Помни истину, - серьезно сказал он, - не приносит осенью плодов то
дерево, которое не цвело весной. А дерево Тиберия цветет с того дня, как он
впервые увидел бедную Этрурию с рабами на осиротевших полях, когда ему
грозило отлучение от воды и огня! Я уверен, твой сын еще сравняется славой с
твоим великим отцом!"
"Но когда? Когда?!" - воскликнула я, требуя немедленного ответа.
Но Блоссий вместо того, чтобы успокоить меня, пустился в свои обычные
поучения:
"Управляй своим настроением, ибо оно, если не повинуется, то
повелевает..." И дальше в том же духе. Ты ведь знаешь этого мудрого чудака.
Словом, сам того не желая, он только переполнил чашу моего терпения. Я
незаметно оставила его, продолжающего рассуждать на тропинке, и направилась
прямо к сыну.
Тиберий, как всегда, ласково улыбнулся мне. Я попросила его уделить мне
несколько минут и, едва дождавшись, когда отойдет в сторону Марк Октавий,
спросила:
"Тебе известно, сколько лет было твоему деду, когда он прославился как
победитель Ганнибала?"
"Да, - слегка удивленный неожиданным вопросом, ответил Тиберий. - Ему
было столько же, сколько сейчас мне".
"Столько же! - возмутилась я его спокойствием. - А знаешь ли ты, что
слава о справедливости твоего отца разнеслась по всему миру, когда он был
еще моложе? Что вскоре после этого он разгромил Сардинию, убил и захватил в
плен восемьдесят тысяч варваров, и рабы, благодаря ему, сделались такими
дешевыми, что родилась поговорка: "Дешев, как сард!" Неужели тебе не
напоминает об этом прибитое к двери моего дома триумфальное оружие твоего
отца, когда ты приходишь ко мне в гости?!"
Тиберий, побледнев, молчал. А я, хоть и стыдно теперь в этом
признаться, лишь распалялась его молчанием и растерянностью.
"Значит, тебя больше славы отца и деда прельщает слава Гая Лелия,
который тоже хотел провести аграрную реформу и вернуть крестьянам землю, но,
испугавшись сената, отступился от своего намерения и заслужил благодаря
этому прозвище "Мудрого"? - спросила я.
Тиберий продолжал молчать, кусая, губы. И тогда я сказала то, что
больше всего мучило меня. Я спросила:
"Долго ли еще меня будут называть тещей Сципиона, а не матерью
Гракхов?!"
Повторяю тебе, я не запомнила твоего деда. Но теперь я прекрасно знаю,
каким он был. Глаза Тиберия загорелись, он весь преобразился. Тень
избранничества легла на его лицо, всю фигуру. Он сказал мне, по обыкновению
тщательно отделывая каждую фразу:
"Я полагаю, тебе совсем не придется ждать, когда тебя назовут матерью
Гракха! Мне самому давно уже надоело бездействовать и видеть, каким
опасностям подвергается республика, как в самом Риме, так и на его границах.
Я долго думал, не зная, как помочь римскому народу, а теперь знаю".
"Это правда?" - воскликнула я, и Тиберий, глядя мне куда-то за спину,
твердо ответил: