"Владимир Санин. У земли на макушке (полярные были)" - читать интересную книгу автора

беспомощный, как десятки тысяч лет назад. Здесь, как над вратами дантова
ада, незримо выведено: "Оставь надежду всяк сюда входящий". Сюда есть только
вход - выхода нет. Нет пищи, тепла, дороги к людям. И даже не верится, что
когда-то это будет: настолько мрачна и неприступна эта белая горная пустыня.
И наш самолет, такой всегда гордый и уверенный в себе, и тот, кажется,
посерьезнел и сосредоточился, чтобы поскорее проскочить вздыбленную землю,
на которую нельзя сесть и с которой нельзя взлететь. Сосредоточен экипаж.
Все вслушиваются в гул моторов, следят за приборами: ведь летчик, как и
сапер, ошибается один раз в жизни.
Полярные летчики должны налетать в месяц сто часов. А из этой сотни
девяносто девять часов они летают над землей, на которую нельзя сесть.

В НОЧНОМ ПОЛЕТЕ


Люди легко впадают в панику, когда солнце исчезает даже на несколько
минут. В свое время этим великолепно пользовались жрецы; этим спас себе
жизнь хитроумный и симпатичный Янки при дворе короля Артура. Они умели
извлекать выгоду из такой простительной человеческой слабости- любви к
солнцу.
Жители Севера в полярную ночь, конечно, в панику не впадают, но по
солнцу сильно скучают. Они научились жить и работать при электрическом
свете, но разве можно примириться с тем, что цепенеет земля и замирает
природа, что только луна, которой долгая ночь набивает цену, высокомерно
проходит по замерзшему небосклону?
Летчикам очень плохо без солнца. Наш самолет летит в сплошной тьме,
днем - в ночном полете. Мы видим лишь самих себя да силуэты крыльев -
страшно мало для людей, под которыми три с половиной километра пустоты.
Когда в мире светло, можно глянуть вниз и убедиться в том, что компас и
высотомер не врут. Странно и дико думать о том, что стоит этой стрелке
закапризничать, и стальная птица, впитавшая в себя квинтэссенцию
человеческого ума, станет слепой и бессильной, как подстреленный воробей.
Потому что видеть во тьме, как летучая мышь, человек не научился...
Но все-таки мне повезло. Утром, когда скрытое от глаз солнце на
короткое время дарит Северу чахлый суррогат дня, Лабусов обратил мое
внимание на несколько спичечных коробков, темнеющих внизу среди заснеженных
гор. Это был Верхоянск, совсем еще недавно носивший гордый титул полюса
холода. Затем этот титул отобрал Оймякон, чтобы добровольно отдать его за
тридевять земель, далекой антарктической станции, но все равно я смотрю на
Верхоянск с огромным интересом, как смотрели, наверное, когда-то
современники на развенчанную, но исполненную королевского достоинства Марию
Стюарт. И я расту в своих глазах от сознания того, что сижу в теплой кабине,
даже без шубы, а подо мной сейчас около пятидесяти градусов мороза.
И еще одно грандиозное зрелище подкарауливало меня по пути в Якутск. Я
видел, как устремлялись один к другому два могучих потока льда: здесь, в
этом месте, полноводный Алдан целиком, без остатка отдает себя Лене, одной
из самых величавых рек на земле. Даже сейчас, скованная льдом, Лена
производит настолько внушительное впечатление, что хочется встать и
поклониться ей в благоговейном молчании. В ее мощном русле застыли в ледяном
плену поросшие таежным лесом острова - не игрушечные островки европейских