"В.Сапарин. Оранжевый заяц" - читать интересную книгу автора

выбраться. А живой ушел бы.
"Представление" окончилась. Я посмотрел на Николая Степановича. Но он
продолжал глядеть на то место, где так внезапно оборвался путь оранжевого
пятнышка.
Прошло, должно быть, секунд пять, как вдруг заяц, вылетел откуда-то
из-под земли наподобие ракеты и быстрыми скачками стал взбираться в гору.
- Накопление энергии, - пояснил Николай Степанович, не оборачиваясь ко
мне. - Это, знаете, вроде постепенного закручивания пружины. Потом - прыжок
четырех-пятикратной силы. Пришлось повозиться с этим механизмом. Не я один,
целая группа работала. Вообще - это не самодвижущееся пресс-папье...
Охотники напротив нас уже заметили мчавшегося прямо на них оранжевого
зайца. Из палатки стали вылезать люди. Видимо, там была поднята тревога.
"Это почище всех охотничьих историй, - подумал я. - которые, конечно,
рассказывали сегодня и у того костра. И это лучше выдуманного Николаем
Степановичем пресс-папье. Они примут зайца за привидение".
Но, наверное, был там еще кто-нибудь из сообщников, или, правильнее
сказать, помощников, Николая Степановича, потому что очень скоро заяц
примчался обратно, доставив требуемые папиросы. Он уткнулся с размаху в
ружье, которое я прислонил к пню, и замер, как собака в стойке.
- Нюх на железо, - сказал Николай Степанович, - так обучен.
И он выключил механизм. В записках, которые были присланы вместе с
папиросами, содержались замечания технического характера. По-видимому,
испытание "зайца" было запланировано заранее, и вся наша "охота", возможно,
была использована как подходящий для этого случай.
Затем мы присутствовали при великолепном солнечном закате; по сравнению
с ним все чудеса светотехники, которыми я любовался в театрах, показались
мне не заслуживающими внимания. Обсудив тысячу всяких вещей, мы легли спать,
но очень скоро, как мне показалось, кто-то стал толкать меня в плечо.
Это был охотник. Он уже все разузнал, составил план действий и сейчас
объяснял нам нашу задачу. Потом он исчез, ступая какой-то особенной
охотничьей походкой среди тонких стволов берез и могучих лиственниц.
Мы вздремнули еще часа два, не больше, поднялись, свернули палатку и,
возбужденные предутренним холодом и ожиданием событий, двинулись в путь.
Мы немного запоздали. Пока мы медленно пробирались по склону сопки,
солнце успело выкарабкаться нам навстречу. Оранжевые лучи упали на вершину
сопки, а падь была темно-синей, точно там скопилась вся ночная мгла.
Мы спешили занять места, указанные нам Макаровым. Нам предстояло залечь
в засаду на невысоком гребне, который отсекал выход из пади. Наши друзья,
ночевавшие на соседней сопке, должны были, развернувшись в цепь, прочесывать
падь, стрелять в козуль, если они им подвернутся, и всеми способами гнать их
под наши пули. Таков был план.
Но что-то не ладилось в этом продуманном механизме охоты. То ли мы
запоздали, то ли загонщики приступили к делу, не дождавшись назначенного
срока, но только они прочесали падь раньше, чем мы заняли свои места. Они
шумели столь добросовестно, что спугнули козуль, ночевавших в пади; те ушли.
О том, что звери действительно были здесь, свидетельствовали свежие следы.
Единственным выстрелом, нарушившим тишину этого чудесного утра, был
выстрел, сделанный нашим главным охотником Иннокентием Ивановичем. Он
заметил козла или барана - я не очень разбираюсь в этих тонкостях, - может
быть, даже того самого, который увел все стадо, а теперь стоял на гребне