"Жозе Сарамаго. Еванглие от Иисуса " - читать интересную книгу автора

сможет обойтись без назойливых толкователей, или же, напротив, достаточно
темен и туманен, чтобы в наши дни превратиться в лакомый кусочек для
эрудитов разного рода.
Что же касается дарований и талантов Марии, то при всем желании не
удалось обнаружить ничего особенного у той, что и в замужестве осталась
хрупкой шестнадцатилетней девочкой, каких во все времена, в любых краях
приходится тринадцать на дюжину. Впрочем, Мария при всей своей хрупкости
работает, как и все женщины, - ткет, прядет и шьет, каждый Божий день печет
в очаге хлеб, спускается к источнику за водой, а потом, по узким тропинкам,
по крутому склону, с тяжелым кувшином на голове, карабкается вверх, под
вечер же по тем же тропинкам идет собирать хворост, а заодно заполняет свою
корзину высохшим навозом, колючими ветками чертополоха и терновника, которые
в таком изобилии растут на крутых назаретских откосах, ибо ничего лучше их
не измыслил Господь для того, чтобы растопить очаг или сплести венец.
Вес набирается изрядный, и лучше бы эту кладь навьючить на осла, если
бы не одно немаловажное обстоятельство - осел определен на службу Иосифу и
таскает его деревяшки.
Босиком ходит Мария к ручью, босиком - в поле, и убогие ее одежды от
каждодневных трудов рвутся и пачкаются, так что приходится их снова и снова
штопать, зашивать, стирать. Мужу достаются и обновки и заботы, Мария же, как
и все тамошние женщины, довольствуется малой малостью. И в синагогу ей можно
войти лишь через боковую дверь, как Закон предписывает женщинам, и соберись
их там вместе с нею хоть тридцать душ, сойдись они хоть со всего Назарета,
хоть со всей Галилеи, надобно будет ждать, покуда не придут, по крайней
мере, десять мужчин: тогда лишь может начаться богослужение, в котором им,
женщинам, позволено принять участие лишь в качестве безмолвных и сторонних
наблюдательниц. Не в пример мужу своему, Иосифу, она не славится набожностью
и благочестием, хоть дело тут не в каких-то ее моральных изъянах, а в языке,
придуманном скорей всего мужчинами и приспособленном ими для себя, так что
хоть женский род у слов этих есть, но отчего-то почти не в ходу.
Но в один прекрасный день, спустя примерно четыре недели с того
незабываемого утра, когда тучи на небе налились небывалым лиловым цветом,
Иосиф - дело шло к вечеру, - сидя у себя дома на полу, ужинал, запуская, как
тогда было принято, всю пятерню в чашку, а Мария стоя ожидала, когда он
насытится, чтобы доесть остатки, и оба молчали - одному сказать было нечего,
а другая не знала, как облечь в слова то, что мелькало у нее в голове, - в
калитку постучал один из тех нищих, которые, хоть и не были в Назарете в
диковинку, забредали туда очень редко, поскольку место это было убогое, а
обитатели его в большинстве своем жили скудно и трудно, какового
обстоятельства не могли не учитывать многоопытные и проницательные
попрошайки, к делу приспособившие теорию вероятности и уяснившие, что в
Назарете им не обломится.
Но Мария отложила в чашку добрую порцию чечевицы с горохом и пряным
луком, составлявшую ее ужин на сегодня, и отнесла все это нищему, который,
не входя во двор, присел у ворот наземь и принялся за еду. Ей не надо было
вслух спрашивать у мужа разрешения - он обходился кивком или качанием
головы, ибо, как нам уже известно, слова были излишни во времена кесарей,
когда одного лишь движения большого пальца довольно было, чтобы добить
гладиатора или оставить его жить. А нищий, который, без сомнения, не ел уже
дня три, ибо нужно проголодаться по-настоящему, чтобы в мгновение ока не