"Жозе Сарамаго. Поднявшийся с земли " - читать интересную книгу автора

нарушив все божеские заветы, но сейчас он наверняка одесную от престола
Господа Бога нашего, а иначе нет на земле милосердия. Домингос Мау-Темпо был
человек печальный, человек несчастный - не судите его строго, люди добрые.
Ну вот и шагает сын Домингоса в предрассветных сумерках - солнце еще не
встало, - и встречается ему по дороге жена Пикансо и говорит ему: А-а, Жоан,
куда путь держишь? И отвечает ей светлоглазый мальчик: Да вот в Педра-Гранде
иду, лес корчевать. А жена Пикансо: Ой, бедный, где ж тебе с заступом-то
управиться, там пни такие здоровенные... Четко видеть, что разговор идет
между двумя бедняками - взрослой женщиной и будущим мужчиной, - и разговор
этот не содержит ничего значительного: не ждите игры ума, полета
воображения, собеседники - люди такие темные, что если когда-то и помнили,
что "неученье - тьма", то давно забыли, как, впрочем, забывают они
мало-помалу и грамоту. Жоан Мау-Темпо знает, что ответить доброй женщине,
никто его этому не учил, но всякий другой ответ тут будет не ко времени и не
к месту: Да что ж делать, попробую, хочу матери помочь, жизнь наша сами
знаете какая, мой брат Анселмо просит Христа-ради, чтобы принести мне обед,
матери не на что припасов купить. Бог с тобою, говорит жена Пикансо, и на
обед-то нечего взять? Нет, отвечает мальчик: а Бог-то не с ним, нечего.
Хорошо бы сейчас вступить древнегреческому хору, чтобы создалась
драматическая атмосфера, предшествующая великим и великодушным деяниям.
Самая большая милостыня - это милостыня бедняков: по крайней мере ее подают
и принимают равные. Пикансо работал на водяной мельнице, когда жена
окликнула его: Поди-ка сюда! Мельник подошел. Посмотри на Жоана. Тут весь
разговор повторился с самого начала - поговорили, посмотрели, подумали, и
отныне по тем дням, когда Жоан работал в Пед-ра-Гранде, он жил в доме
Пикансо, и жена Пикансо давала ему с собою плетеную корзинку с обедом.
Святая женщина была эта жена Пикансо, она, без сомнения, тоже сейчас у
престола всевышнего, мирно беседует с Домингосом Мау-Темпо - оба пытаются
уразуметь: отчего это несчастий человеку отпущено полной мерой, а радости -
так скудно?
Жоан Мау-Темпо получал два тостана * в день: еще четыре года назад это
было жалованье взрослого мужчины, а теперь, когда все так вздорожало, -
просто гроши. Ему повезло: десятник делал вид, что не замечает печального
единоборства мальчика с корявыми корнями, которые были слишком упруги, чтобы
уступить такому слабосильному. Целый день час за часом перерубает корни
Жоан, почти скрытый в зарослях куманики, - за что ж детям так мучиться? Эй,
десятник, а это что за мальчишка, от него тут мало проку, сказал на ходу
Ламберто. Надо дать ему подзаработать, это вроде как милостыня. Он сын
Домингоса Мау-Темпо, нищий... отвечает десятник. Ладно, сказал Ламберто и
пошел в конюшню посмотреть на лошадей, которых очень любил. В конюшне тепло,
пахнет сухим сеном. Это Султан, это Налог, это Нежный, это Малыш, а вот
этого жеребца - у него еще нет имени - будут звать Бом-Темпо.
______________
* Тостан - мелкая португальская монета, равная 100 рейсам

Вскоре кончили корчевать пни, и Жоан вернулся домой. Тут ему привалило
самое настоящее счастье: не прошло и двух недель, как его снова взяли на
работу в имение некоего Норберто и определили под начало десятника по имени
Грегорио, по фамилии Ламейран. Этот Ламейран был зверь терем. К работникам
он относился, как к своре бешеных собак, которых только дубьем да плетью и