"Бенедикт Сарнов. Сталин и писатели (Книга вторая)" - читать интересную книгу автора

событиях из уст очевидцев:

На дневной генеральной репетиции театр был переполнен всеми
властями, на коммунистических заставах командующими: от членов Политбюро -
во главе с "самим Сталиным" - в ложах, до многочисленных представителей
"красной профессуры" в партере и до бесчисленных представителей ГПУ во всех
щелях театра. Партер и весь театр смотрели не столько на сцену, сколько на
"правительственную ложу" и на "самого Сталина", чтобы уловить, какое
впечатление производит пьеса на "хозяина земли русской", и соответственно с
этим надо ли ее хвалить или стереть с лица земли. Пьеса подходила уже к
концу - и все не удавалось определить настроение "хозяина": сидел спокойно и
не аплодировал. Но часа за четверть до конца, когда Петр уже агонизировал, а
"Ингерманландия" тонула, произошла сенсация: Сталин встал и, не дождавшись
конца пьесы, вышел из ложи. Встревоженный директор и режиссер Берсенев
побежал проводить высокого гостя к автомобилю и узнать о судьбе спектакля.
Он имел счастье довольно долго беседовать в фойе с вершителем
судеб пьесы и России, и, когда вернулся в зрительный зал, - занавес уже упал
при гробовом молчании публики, решившей, что судьба "Петра Первого" уже
предрешена.

(Р.В. Иванов-Разумник. Тюрьмы и ссылки. М. 2000. Стр. 71)

Тут я позволю себе прервать рассказ мемуариста и сделать небольшую, как
сказано у классика, "верояцию в сторону".
История, которую я собираюсь рассказать, приключилась в XVIII веке. Но
не при Петре, а при его правнуке - Павле.
Приключилась она с известным русским комедиографом Василием
Васильевичем Капнистом на премьере его комедии "Ябеда".
Я мог бы, конечно, изложить ее своими словами. Но поскольку она уже
обрела художественное и даже поэтическое выражение, предоставлю слово
избравшему для нее эту форму поэту:

Капнист пиесу накропал громадного размеру,
И вот он спит - в то время как царь-батюшка не спит:
Он, ночь-полночь, пришел в театр и требует премьеру.
Не знаем, кто его толкнул. История молчит.

Партер и ложи - пусто все: ни блеску, ни кипенья.
Актеры молятся тайком, вслух роли говоря.
Там, где-то в смутной глубине, маячит жуткой тенью
Курносый царь. А с ним еще, кажись, фельдъегеря.

Вот отмахали первый акт. Все тихо, как в могиле.
Но тянет, тянет холодком оттуда (тьфу-тьфу-тьфу!).
"Играть второй!" - пришел приказ, и, с Богом, приступили.
В то время как фельдъегерь: "Есть!" - и кинулся во тьму...

И не успел двух раз моргнуть наш, прямо скажем, Вася,
Как был в овчину облачен и в сани водворен.
Трясли ухабы, тряс мороз, а сам-то как он трясся!