"Бенедикт Сарнов. Сталин и писатели (Книга вторая)" - читать интересную книгу автора

В то время как уж третий акт давали пред царем.

Краснел курносый иль бледнел - впотьмах не видно было.
Фельдъегерь: "Есть!" - и на коня, и у Торжка нагнал:
"Дабы сугубо наказать презренного зоила,
В железо руки заковать, дабы хулы не клал!"...

- Но я не клал! - вскричал Капнист, точа скупые слезы.
- Я ж только выставил порок по правилам искусств!
Но я ж его изобличил - за что ж меня в железы?
А в пятом акте истребил - за что ж меня в Иркутск?

Меж тем кузнец его ковал, с похмелья непроворно.
А тут еще один гонец летит во весь опор.
Василь Васильевич Капнист взглянул, вздохнул покорно,
И рухнул русский Ювенал у позлащенных шпор...

Текли часы... Очнулся он, задумчивый и вялый.
Маленько веки разлепил и посмотрел в просвет:
- Что, братец, там за городок: уже Иркутск, пожалуй?
"Пожалуй, барин, Петербург", - последовал ответ.

- Как Петербург? - шепнул Капнист, лишаясь дара смысла.
"Вас, барин, велено вернуть до вашего двора.
А от морозу и вопче - медвежий полог прислан,
И велено просить и впредь не покладать пера".

Да! Испарился царский гнев уже в четвертом акте,
Где змей порока пойман был и не сумел уползть.
"Сие мерзавцу поделом!" - царь молвил и в антракте
Послал гонца вернуть творца, обернутого в полсть...

Василь Василич на паркет в чем был из полсти выпал.
И тут ему - и водки штоф, и пряник - закусить.
"У, негодяй! - промолвил царь и... золотом осыпал.
- Пошто заставил ты меня столь много пережить?"

Юлий Ким, сочинивший эту балладу, иронически озаглавил ее: "Волшебная
сила искусства". Историю, которая легла в ее основу, он, конечно, слегка
расцветил своей поэтической фантазией. Но сама история - подлинная. Ему ее
рассказал известный наш историк Н.Я. Эйдельман, которому Ким ее и посвятил.
Я еще раз прошу прощения у читателя за это пространное отступление от
основного сюжета. Конечно, можно было бы обойтись и без него. Но помимо
желания украсить свое повествование забавным и поучительным историческим
анекдотом и доставить удовольствие читателю, меня тут привлекла возможность
провести еще одну небольшую историческую параллель.

Занавес упал, но публика оставалась на местах, ибо по окончании
пьесы тут же, на сцене, должна была состояться "дискуссия", решающая судьбу
спектакля. Через немного минут занавес снова поднялся: на сцене стоял стол