"Сергей Венедиктович Сартаков. Философский камень (Книга 1) " - читать интересную книгу автора

трактом, доходила и раньше молва: красные наступают, а белые бегут.
Партизанские отряды из мужиков бьют беляков и с боков и с тыла... Но все это
происходило где-то там, далеко-далеко, у железной дороги. Называли города -
Мариинск, Красноярск, Канск... А где эти города, даже представить было
трудно: никто из соседей таежников в них не наведывался. Потом заговорили о
Тайшете, Алзамае - это были уже знакомые места. Но все равно сюда, на берега
бурливой речки Уды, под заслоны вековечных, торжественно и тихо стоящих
сосен, где даже удар топора был слышен, казалось, за несколько верст, - сюда
ни разу пока не заглядывали ни красные, ни белые, ни партизаны. И что такое
красные, белые и партизаны, никто толком не знал. Знали одно: снова идет
война.
Это утро в розовом разливе зари началось, как и другие: мужики, все до
единого, выехали в тайгу; вдоль Муксутской долины с Саянских перевалов
большими табунами шли дикие козы. Надо было не пропустить случай: такое
счастье охотникам зимой приваливало не часто.
Замешкался со сборами и отстал от своих соседей только
четырнадцатилетний Тимофей: мать попросила наколоть дров. Оседланный Буланка
стоял у сквозных, жердевых ворот. Прозрачный морозный пар легко вился возле
его морды.
И вдруг со стороны реки, с дороги, которая вела из стоящего отсюда за
тридцать верст соседнего села Солонцы, донесся постепенно нарастающий
переклик многих десятков людских голосов, пронзительный скрип санных
полозьев. И сразу открытая полянка перед домом наполнилась всадниками в
лохматых папахах, в туго перетянутых портупеями дубленых полушубках.
Верховые были вооружены кривыми шашками и короткими, побелевшими от мороза
карабинами.
Еще минута - всадники спешились, растеклись по домам, а поляну забили,
загромоздили подводы. И чья-то сильная, грубая рука втолкнула Тимофея в
избу, уже всю занятую солдатами, обкуренную кислым махорочным дымом.
Мать стояла у печи, бледная, словно окаменевшая. Ее красивые
смородинно-черные глаза, окруженные тонкими лучиками первых морщин, всегда
немного печальные, заметив Тимофея, потеплели. Но ни единого слова она ему
не сказала. Должно быть, боялась сказать невпопад.
- Капитан Рещиков, вы понимаете, нас предали, обманули! - выкрикивал
горбоносый офицер с золотыми погонами, с тяжелой деревянной кобурой поверх
черного, узко перетянутого ремнем полушубка. - Как вы могли поверить? Сперва
свернуть на этот проклятый Братск-Острожный тракт, где рядом не протиснуться
и двум подводам, а теперь податься еще и в эту дыру... Откуда здесь сменные
кони? Поселок - четыре двора. Где мужики? Конские следы ведут в тайгу.
Нашлась всего одна лошаденка, да и то стоит оседланная. В домах только бабы,
дети. Мы въехали в самое логово партизан! Разве вы не видите? Твердой дороге
конец. Вы понимаете? Это гибель!
- Вернемся назад, на Московский тракт, - глухо отозвался капитан
Рещиков.
Лицо у него было доброе, усталое, с глубокой синевой под глазами. Он
сидел за столом без шапки, в распахнутой на груди бекеше, перекрещенной
блестящими ремнями. Держась обеими руками за виски, уже тронутые сединой, он
медленно покачивался из стороны в сторону.
- Назад? На Московский тракт? Навстречу бегущей армии? Вы с ума
сошли! - опять закричал горбоносый. - Нас просто раздавят, затопчут, сомнут!