"Розмэри Сатклифф. Меч на закате (художественно-историческая проза)" - читать интересную книгу автора

выступил в поход навстречу галльским кампаниям и своей смерти
при Аквилее. После того как его казнили, один из его офицеров
привез эту печать назад в Арфон, к его жене-принцессе; и теперь
мне казалось, что я держу всю историю нашего рода в темной
глубине камня, цвет которого так близко напоминал цвет
императорской мантии. Бурную и горькую, но гордую историю;
самого максима; Константина - сына, которого он оставил после
себя и который вихрем слетал вниз из горных долин Арфона, от
самых снегов Ир Виддфы, чтобы отбросить прочь саксонские орды;
и умер наконец здесь, в Венте, в своем собственном поместье, с
дротиком убийцы в горле. Амброзий достаточно часто рассказывал
мне эту историю; ему тогда было всего девять лет, а Ута был на
два года старше, ибо они были у своего отца поздними детьми; но
Амброзий как-то признался мне, что ему до сих пор снятся
горящие головни и крики и то, как его увозят, перекинув через
луку чьего-то седла и набросив ему на голову плащ. Прошли дни,
прежде чем он узнал, что они с Утой, тайком увезенные горсткой
верных дружинников их отца, - это все, что осталось от
Королевского дома Британии; месяцы, прежде чем ему сообщили,
что Вортигерн из Поуиса, Вортигерн Рыжий Лис, породнившийся с
ними через брак, узурпировал верховную власть в стране. История
Вортигерна тоже была в этой печати: Вортигерна-мечтателя,
творца великолепных сумеречных грез, Вортигерна, для которого
все, что имело хотя бы отдаленное отношение к Риму, было во сто
крат страшнее, чем угроза саксонской орды; который впустил в
страну саксонские военные отряды, чтобы они помогали ему
сдерживать пиктов, и слишком поздно понял, что сам позвал
Волков к себе на порог. И здесь же, в глубине печати, был я,
тот, кто теперь держал ее в руках... Моя мать умерла, произведя
меня на свет, и Ута - то ли потому, что чувствовал себя
виновным в ее смерти, то ли потому, что я, как-никак, был
сыном, - взял меня к себе в дом и дал мне в кормилицы жену
своего старшего егеря, а когда Ута погиб от клыков вепря,
Амброзий, в свою очередь, взял меня к себе. Мне тогда
исполнилось четыре зимы, и я расталкивал его собак, чтобы
отвоевать себе место у его колена, а, отвоевав его, был
счастлив. Я был, как он и сказал, единственным сыном, которого
он когда-либо знал, а он, вне всякого сомнения, был
единственным отцом, в котором я когда-то нуждался. В течение
многих лет ожидания и подготовки, которые стали годами моего
возмужания, в течение последовавших за ними лет затянувшихся
военных действий (действий, которые этой осенью, наконец,
принесли нам победу), я скакал бок о бок с Амброзием - с тех
самых пор, как мне исполнилось пятнадцать и меня впервые сочли
в достаточной степени мужчиной, чтобы доверить мне меч. Поэтому
сегодня ночью мне было нелегко сказать ему, что впредь я должен
был быть - один. Hо, думаю, он уже знал это.
В царственной глубине аметиста снова вспыхнула звезда, и
мне в голову пришла еще одна мысль. Я поднял глаза.
- Амброзий, ты не можешь дать мне это. Меч, да; я с