"Розмэри Сатклифф. Меч на закате (художественно-историческая проза)" - читать интересную книгу автора

не нужен сон, даруемый маковым отваром и мандрагорой и
оставляющий в мозгу темный осадок. Я довольствуюсь ожиданием
иного сна. А пока мне о стольком нужно подумать, столько
вспомнить...
Вспомнить... вспомнить сквозь сорок лет тот раз, когда я
впервые держал в руке эту искру фиолетового света, вызванную к
жизни не холодной белизной луны, но мягким желтым сиянием
свечей в рабочей комнате Амброзия в ту ночь, когда он подарил
мне мой меч и мою свободу.
Я сидел в ногах своей кровати и скоблил лицо пемзой, что
проделывал обычно два раза в день. Во время кампаний я, как
правило, отпускал бороду и коротко подстригал ее, но на зимних
квартирах всегда старался держать подбородок гладким, на
римский манер. Иногда это означало истязание гусиным жиром и
бритвой, после которого я оставался ободранным и исцарапанным и
благодарил огромное количество богов за то, что, по меньшей
мере, не был - подобно Амброзию или старому Аквиле, моему
другу и наставнику во всем, что касалось конницы, -
чернобородым. Hо при везении все еще можно было достать пемзу,
потому что нужно было нечто большее, чем франки или Морские
Волки, чтобы полностью перекрыть торговые пути и заключить
купеческую братию внутри каких-то границ. Один из торговцев
пришел в Вента Белгарум всего несколько дней назад с грузом
пемзы и сушеного винограда и несколькими амфорами слабого
бурдигальского вина, нагруженными попарно на спины его вьючных
пони; и мне удалось купить одну амфору и кусок пемзы размером
почти с мой кулак - такого куска мне должно было хватить на
всю эту зиму, а может быть, и на следующую тоже.
Закончив торг, мы выпили по кубку вина и поговорили, или,
скорее, говорил он, а я слушал. Мне всегда доставляло
удовольствие слушать, как люди рассказывают о своих
странствиях. Иногда разговоры путешественников лучше слушать
при свете костра и приправлять их для остроты большим
количеством соли; но рассказы этого человека были дневного
сорта, и если им и нужна была соль, то совсем немного. Он
говорил о радостях некоего дома на улице сандальщиков в Римини,
об ужасах морской болезни и о вкусе выращенных на молоке
улиток, о мимолетных встречах и неприятных случайностях на
дороге, переполненной смехом, как кубок переполняется вином, о
запахе и цвете роз Пестума, когда-то продававшихся на римских
цветочных рынках (он был, по-своему, чем-то вроде поэта). Он
говорил о расстояниях от одного места до другого и о самых
лучших тавернах, которые уму еще предстояло найти на дороге. Он
говорил - и меня это интересовало больше, чем все остальное,
- о готах из Южной Галлии и о рослых, темной масти лошадях,
которых они выращивали, и о большой летней конской ярмарке в
Hарбо Мартиусе. Я и раньше слышал о лошадях из Септимании, но
никогда - от человека, который видел их своими глазами и имел
возможность составить собственное мнение об их достоинствах.
Поэтому я задавал множество вопросов и приберегал на потом его