"Розмэри Сатклифф. Меч на закате (художественно-историческая проза)" - читать интересную книгу автора

ответы, чтобы поразмыслить о них вместе с некоторыми другими
вещами, которые уже давно жили в моем сердце.
Я много думал об этих вещах за последние несколько дней, и
теперь, когда я сидел, уже наполовину раздетый для сна, и
скоблил подбородок куском пемзы, я вдруг понял, что пришло
время покончить с раздумьями.
Почему именно в ту ночь, я не знаю; время было выбрано не
слишком-то удачно; Амброзий провел весь день на совете, было
поздно, и к этому часу он даже мог уже лечь спать, но я
внезапно почувствовал, что должен пойти к нему этой ночью. Я
наклонился вбок, вглядываясь в отполированную выпуклую
поверхность висящего в головах моей кровати боевого шлема -
единственного зеркала, которое у меня было, - и ощупывая щеки
и подбородок в поисках волосков, которые еще нужно было
соскоблить; и мое лицо посмотрело на меня в ответ, искаженное
изгибом металла, но достаточно ясно различимое в свете
оплывающих свечей, широкое, как у кота, и загорелое под шапкой
волос цвета скошенного луга, когда его выбелит солнце. Думаю, я
унаследовал все это от матери, потому что во мне несомненно не
было ничего от смуглого, узкокостого Амброзия; и,
соответственно, от Уты, его брата и моего отца, который, по
слухам, был похож на него. Hикто никогда не говорил мне, какой
была моя мать; возможно, никто просто не заметил этого, не
считая Уты, который зачал меня с ней под кустом боярышника,
просто так, от хорошего настроения после удачной охоты.
Возможно, даже он заметил немногое.
Пемза сделала свое дело, и я, отложив ее в сторону,
поднялся на ноги, подхватил лежавший на кровати тяжелый плащ и
набросил его поверх тонкой нижней туники. Потом я крикнул
своему оруженосцу, шаги которого все еще слышал в соседней
комнате, что этой ночью он мне больше не понадобится, и вышел
на галерею в сопровождении своего любимого пса Кабаля. Старый
дворец коменданта погрузился в тишину, как бывает в военном
лагере после полуночи, когда даже лошади перестают беспокойно
переступать у своих коновязей. Только разбросанные шафрановые
квадраты окон отмечали те места, где не спал кто-то из
дозорных. Hа галерее немногие еще не погашенные фонари
раскачивались взад-вперед на слабом холодном ветру, рассыпая по
плиткам пола быстро мелькающие пятна света и тени. Через
низенькую стенку внутрь галереи налетел снег, но ему не суждено
было пролежать здесь долго: в воздухе уже чувствовалась
холодная сырость оттепели. Мороз лизал мои голые икры и
пощипывал свежевыскобленный подбородок; но на пороге
Амброзиевых покоев, где стражники убрали копья, чтобы
пропустить меня в переднюю, меня встретило слабое тепло. Во
внутренней комнате, в жаровне, горели на углях яблоневые
поленья, и их сладковатый аромат наполнял все помещение.
Амброзий, Верховный король, сидел рядом с жаровней в своем
большом кресле с перекрещенными ножкам, а в тенях у дальней
двери, ведущей в спальную каморку, стоял Куно, его оруженосец.