"Владимир Савченко. Жил-был мальчик" - читать интересную книгу автора

первое изобретение, как погуливал в командировках, как продвигался по,
служебной лестнице,, с кем дружил и с кем враждовал... Словом, как .из
мальчика на трехколесном велосипеде превратился в того, кто он ныне: в
Петра Ивановича, приметного в институте специалиста, умеренного семьянина,
среднего инженерного начальника, сильного-по мнению других и по
собственному тоже - и умного человека.
И вот сейчас этот сильный (по мнению других, да и по собственному)
человек сидел, ошеломленно уставя взгляд на окно, за которым сгущались
фиолетовые сумерки, и соображал, что ему делать. Топиться? Вешаться?
Подавать в суд?
Или наскоро собрать чемоданчик и бежать в места, где у него нет ни
родственников, ни знакомых?
Самым оглушительным было то, что его жизнь со всеми делами, поступками,
мотивами этих поступков, со всеми устремлениями, расчетами, тайнами-его
личная жизнь, до которой никому не должно быть дела, - теперь станет
достоянием всех. "Постой, - попытался успокоить душу Петр Иванович, - да
ведь имени моего и фамилии в книге нет. И город, где я родился, не назван,
и тот, где живу, тоже... Ах, да, это-то и самое скверное, что нет! Было
бы-подал бы на автора в суд, потребовал бы доказательств, которые никто
представить не сможет. Какие в таком деле могут быть доказательства, кроме
моей памяти! А так - надо прежде самому доказать, что речь здесь обо мне,
то есть еще более выворачивать себя наизнанку да срамиться. А с другой
стороны, попадется эта книжка моим знакомым - опознают. Быстренько
приведут в соответствие то, что им обо мне известно (сам рассказывал), с
написанным здесь... и будут подначивать, кивать, перемигиваться: он,
дескать. Как голенький. Ах, черт!.."
Петр Иванович потер виски, которые начало ломить, прошелся по комнате.
"Ну, узнают... а что они, собственно, узнают? Что я такого сделал? Как я,
когда учился в вузе, против Костьки Костина выступил? Этот Костька тогда
согрешил с сокурсницей и уклонялся законно сочетаться с ней, а я на
комсомольском собрании требовал его за это исключить... Так ведь я про это
и, не очень скрытничаю, дело давнее. Не раз под откровенность с выпивкой
рассказывал друзьям-знакомым: вот-дё какой убежденный и прямолинейный,
нетерпимый дурак был! Да и время было такое... Или про то, как я после
активного участия в кампании, чтобы все выпускники ехали по назначению,
дважды переиграл свое назначение, чтобы попасть сюда, в новый институт?
Так ведь тоже не скрывал.
И были основания, иначе не направили бы. Про всякие дела здесь, в
институте?
Так все мы их делаем в меру своих возможностей - и все у всех на виду.
Эх...
все это так да не так".
Не был он никогда наивным прямолинейным дурнем. И о сокурснице знал все
от самого Костьки, сочувствовал и завидовал ему. А когда дело всплыло,
отшатнулся - и не потому что вдруг прозрел. И когда Костька просил, чтобы
он, факультетский деятель, порадел ему как-то, поручился бы, помог, потому
что в кампанейский разгул его тогда заодно выгоняли и из института, - он,
Петр Иванович, не поручился и не помог. Себя и других убедил, что все
правильно, человек схлопотал по заслугам, и только в подсознании осела
смутная, не выраженная словами мысль, что суть не в том.