"Татьяна Щепкина-Куперник. Поздние воспоминания " - читать интересную книгу автора

уговаривая переменить манеру одеваться.

Действительно, когда я в первый раз попала к ним на обед в своем черном
платье, я поняла, как ему должно было казаться странным видеть молодую
писательницу так одетой рядом с теми дамами, которых я застала у него. Все
они были скорей похожи на какие-то произведения искусства, чем на
обыкновенных женщин. Подгримированы, причесаны так, что ни один волосок не
сдвигался с места. У нас подобных женщин я видела только на сцене, да и то
редко, - больше в балете. Все дамы были очень сильно декольтированы. Как мне
объяснили, в Париже принято обедать в платьях декольте, и женщина, не
делающая этого, рискует прослыть уродом. Даже женщины за шестьдесят, и те
следуют этому неписаному закону.

Впоследствии я уже не делала этой ошибки, и хотя мне с непривычки было
холодно и казалось, что я раздета, но на обеды в Париже я надевала открытые
платья и все же, вероятно, имела вид скромного воробья среди райских птиц!

Помню этот первый обед у Ростанов. Общество было небольшое: две-три
дамы, среди них наша русская певица Литвин, двое-трое мужчин, в том числе
знаменитый парижский критик Сарсэ, с седой головой и ироническими глазами.
Мужчины во фраках, с цветами в петлицах.

Стол был убран, по французскому обычаю, цветами, цветы стояли в вазах,
лежали в виде бутоньерок у каждого прибора, были разбросаны по кружевной
скатерти: только белые флоксы и желтые васильки.

Обед, сервированный с чисто парижским искусством (дыня в виде закуски,
классическая пулярдка, фантастические волованы, соусы, пунш-глясэ посреди
обеда и т.п.), поздно кончился, и пить кофе перешли в просторный холл,
устроенный вроде концертного зала, в два света, с резными деревянными
панелями. Одна половина зала была выше другой, отделялась от нее
балюстрадой, и там стоял рояль, а внизу были разбросаны диваны с целой
оргией пестрых подушек. Наверху были хоры.

Розмонда своими тонкими руками подливала ликер в рюмки, и они искрились
рубиновыми и изумрудными огоньками. Разговоры тоже искрились, так и сверкали
огоньки остроумных фраз, цитат, легкой сплетни и злословия - не всегда
понятного мне, касавшегося литературно-театральной жизни Парижа, Сары
Бернар, к которой, как видно, слегка ревновала Розмонда, не пропускавшая
случая лицемерно восхищаться тем, что Сара "в ее годы" так хороша в
Мелиссанде...

На хорах иногда мелькал свет, отворялось резное оконце, и оттуда
выглядывали две детские головки, черненькая и беленькая, но их быстро
убирали невидимые руки. Это были Морис и Жан, сыновья Ростана. Старший,
шестилетний Морис, был похож на мурильевского ангелочка со своими темными
кудряшками.

Много лет спустя я встретила его взрослым человеком, где-то в Биаррице.
Он писал стихи (унаследовав от отца и матери талант версификатора), был весь