"Василий Щепетнев. Хроники, 1928 г.(Фрагмент: 'Хроники Черной Земли') " - читать интересную книгу автора

отзвучал иначе. Просторнее. Пытаясь нащупать стену, он вытянул руки, но -
свободно. И вверх - тоже. И там, вверху, виднелся квадрат - не света, еще
нет, но тьмы пожиже. Пот, что беспрестанно заливал глаза, мешал смотреть, и
он стер его рукавом мокрой от пота же рубахи.
Лестница. Обычная приставная лестница, вот что было перед ним. Подвал
или погреб.
Срываясь, он полез вверх, спеша - освободиться, только сейчас он
почувствовал, как давила на него толща породы, земля. Ослабшими вдруг руками
Никифоров оперся о пол, оттолкнулся, встал.
Яркий карбидный свет ожег глаза, и в грудь уперлось - острое.
- Погоди, Микола, то студентик, не признал? - голос был знакомый, но
чей?
- Что с того, может, он - ихний, - но давление на грудь поуменьшилось.
- Да посмотри, раскровянился как, - луч фонаря сбежал вниз.
Вокруг стояли мужики, пять, шесть, толком не разглядеть.
- Ты, хлопчик, что там делал?
А, это Костюхин, Костюхин, с которым чай пили.
- Я... из церкви... там... - у Никифорова вдруг не оказалось слов, но
Костюхину хватило и сказанного.
- Понятно. Ты вот что, студент, выдь на двор да обожди там. Некогда нам
сейчас. Да убери вилы, Микола!
Тот проворчал недобро, но вилы опустил, и Никифоров понял, нет, не
понял, почувствовал - боится чего-то Микола. Они все боятся.
- Давай, давай, иди, - подтолкнули его к двери.
И комната и сени показались знакомыми, и он прошел не спотыкаясь.
- Прикрой дверь-то, - сказали в спину, и еще что-то, уже не ему. Фонарь
погас, но снаружи он был ни к чему - луна светила полно, редкие облака
недвижно зависли поодаль.
А дом ведь известный. Дом товарища Купы.
Никифоров дрожал усталой, вымученной дрожью; парная ночь не грела, и
казалось - пот, высыхая, превращается в иней.
Он присел на лавочку. Что эти люди делают в доме товарища Купы, где сам
товарищ Купа, что вообще происходит - не интересовало Никифорова. Он просто
не хотел ничего знать, совершенно ничего.
Крики, что раздались минуту спустя, он встретил почти обреченно, словно
ждал. А и как не ждать?
- Ты бей, бей!
- Заходи с боку!
- Колом, колом его!
- Держите Николку! Держите! Утащит!
Потом все сплелось, спуталось, крики пошли бессловесные, дикие. Видно
было, как луч карбидного фонаря метался внутри, а затем остановился, замер.
Дверь распахнулась; наружу выбежал мужик, кажется, Микола. Припадая на
левую ногу, он бросился к калитке и: пробегая мимо Никифорова, прохрипел:
- Беги! Беги прочь!
Прочь? Куда?
Ноги знали.
К утру он вышел на станцию в десяти верстах от села - усталый донельзя:
в ссадинах и кровоподтеках, но странно успокоившийся. У колодца он умылся:
поправил, насколько можно, одежду и стал обычным пареньком, побитым где-то в