"Елена Седова. О новейшей литературе и ее производящих причинах " - читать интересную книгу автора

исповедничество, и что все наши писатели, я не говорю уже о философах и
публицистах, были носителями и исповедниками христианского вероучения, так
или иначе понятого. Это исповедничество не есть только некое субъективное
умонастроение, но процесс куда более сложный, предполагающий в том числе
общество, принципиально единомысленное автору и не приемлющее его учения
скорее в силу обстоятельств времени, нежели в силу его содержательной
стороны. Только при таких условиях возможен процесс постепенного усвоения
идей писателя, а значит и воссоздания его собственного облика в умах
последующих читателей. И вот этот процесс, в котором литература играла
роль опосредующего звена между христианским вероучением и всегда языческой
социальной практикой, с 1917 года прерывается. Возьмите любого, пусть даже
самого народного и почвенного поэта советского времени, например, Есенина
или Рубцова, и сравните его религиозность с религиозностью
аристократических Пушкина или Тютчева. Hа фоне последних первые выглядят
просто язычниками.
Поэтому несмотря на многие страшные и вызывающие сострадание судьбы,
русская литература не украсилась в XX веке ни одним истинный исповедником.
В этой связи очень полезны примеры Александра Солженицина и Иосифа
Бродского, ибо в их случае мы можем наблюдать все субъективные атрибуты,
свойственные русским писателям, при совершенном ничтожестве объективного
содержания. Поистине скудость и самоотчужденность стала уделом русской
литературы с тех лет, а бессмысленная трагедия и псевдоюродство,
разыгрывание идиота перед самим собой - уделом русского писателя.
Достаточно сравнить техничный психологизм и деланную красоту Hабокова с
какой-нибудь нелепой душевностью Тургенева, чтобы понять, сколь
действительно далек XX век не только от христианства, но и от человечности.
Чему, в самом деле, мог научить своего читателя любой из литераторов XX
века:
техничной игре ассоциаций, тонкостям своих переживаний, разнообразию
опыта, т.е.
всему тому, что он, лишенный Бога, может выдавить из себя? Hичему, ибо
этому не учат. Это очень важно, ибо учительство столь же неотделимо от
исповедничества, как и исповедничество от учительства - одно поверяется
другим. Пустое исповедничество равноценно самодовольному учительству.
Солженицин, Бродский и весь сонм новоявленных диссидентов не потому
оказались лжепророками, что отреклись от идеи, а потому, что им не от чего
было отрекаться.
И в этом не только их вина, ибо реальность богоотступничества такова;
но теперешний читатель, что называется, - "сам с усам". Он утвержден в
себе, ничего не ищет, умнее всех, ибо ему нечему больше учиться, т.к. нет
ничего больше него.
Он желает позитивного, т.е. чтобы то, что в нем, подтверждалось. А в
нем богоотступничество и пустота. Поэтому наиболее читаемое либо
развлекает, либо смакует бессмысленность (например, бессмысленное
страдание или бессмысленное наслаждение); но смакование бессмысленности -
это вид развлечения. А развлечение - одна из бессмыслиц. Круг замыкается -
в этом кругу вся литература после 1917 года. Весьма полезно заметить, что
это относится и к эмигрантской литературе, которую внешние условия ничем
не ограничивают, что лишний раз указывает на то, что причина у этого
явления духовная.