"Олег Селянкин. Костры партизанские, Книга 2 " - читать интересную книгу автора

как-то особенно осторожно и легко уже взвалил Григория на свою чуть сутулую
и широченную спину и зашагал в самую чащобу, не сказав ни слова.
Лишь в избенке, которая смахивала на обыкновенную деревенскую баньку,
раздев Григория почти догола и уложив его на горячую печь, мужик пробурчал
сиплым голосом:
- Величай меня дедом Потапом. Он, - кивок в сторону Григория, - стало
быть, мой сын, а тебе - отец. И наиважнейшее, ежели кто спросит, - тиф у
него. Сыпняк!
Дед Потап столько тайного смысла вложил в последнее слово, что у Петра
спина зарябила мурашками, и стало очень жаль Григория - такого горячущего и
беспомощного.
- Фашисты, они тифа боятся, сразу удерут, коль такое заявим.
С неделю, пока Григорий в беспамятстве пребывал, дед Потап больше не
обронил ни слова. Молча ухаживал за ним, Григорием, молча готовил и нехитрую
еду - чаще варил в чугунке картошку, но иногда, бывало, и что-то среднее
между кашей-размазней и густой баландой. И еще - немилосердно чадил
самосадом, сидя у топящейся печки или около двери, где почти всегда к утру
порог белел инеем.
Потом, когда Григорий медленно, но все же пошел на поправку, Петро стал
иногда исчезать из дома; едва рассветет - наденет старые дедовы лыжи - и
шасть в лес! Зачастую только поздним вечером являлся, чтобы без промедления
наброситься на еду и сразу нырнуть на полати. А там обязательно уляжется
так, чтобы и Григория и деда Потапа видеть. Лежит и зыркает глазами то на
одного, то на другого: чувствовалось - охота парню дать волю языку, но
молчал, пересиливал себя; словно боялся хорошую тишину словом сломать.
Сначала Григорий думал, что Петро побаивается деда, потому и молчит. Но
однажды после исчезновения Петра дед Потап стал искать свои рукавицы-шубенки
и не смог найти. Конечно, разворчался, разумеется, всячески поносил
сорванца; грозил и уши ему оборвать, и без ужина оставить. Но Григорий, как
ни старался, не смог уловить в его голосе искренней злости. Поэтому и
спросил:
- А ты будто радуешься, что он их утащил?
Дед Потап буркнул что-то, зло бросил к печке охапку дров и лишь после
этого ответил:
- Разве моим лапам мороз страшен? Они у меня и к огню, и к холоду
привычны.
Что правда, то правда: Григорий не раз видел, как дед Потап брал
пальцами красный уголек и прикуривал от него.
Так начался их первый разговор. А что до этого было? Спросит о чем
Григорий - дед ответит односложно, словно одолжение превеликое сделает, вот
и вся беседа. А если сам заговаривал, то только и услышишь:
- А ну, перевернись... На, ешь...
Других слов будто и не знал дед Потап. Поэтому в тот раз и обрадовался
Григорий, поспешил спросить, чтобы продлить разговор:
- Сам-то чем занимаешься? Если, конечно, не секрет?
Дед Потап долго укладывал дрова в печь. Григорий уже решил, что не
состоялся разговор. Но дед все же ответил:
- За лесом доглядываю... И охотой балуюсь.
- Белкуешь? - уточнил Григорий, вспомнив, что Каргин в разговор об
охоте частенько вставлял это слово.