"С.Н.Семанов. Тайна гибели адмирала Макарова (Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг)" - читать интересную книгу автора

обязательно выкуплю его!
<...> Хорошо помню, как отец прощался со мной. Был зимний, но
очень солнечный день. Теперь-то я знаю из книг, что происходило это 3
февраля 904-го в 9 часов утра. Еще загодя в нашем кронштадтском особняке
собралось множество гостей. Горничная подняла нас спозаранку, сестра и я
надели гимназическую форму, но от занятий в тот день нас освободили. Отец и
мама вышли в гостиную ко многочисленным гостям, никогда еще у нас не
собиралось столько народу! Отец был в парадном мундире со всеми орденами, на
боку висело золотое оружие за турецкую войну, я впервые видел его на нем,
оно всегда висело в его кабинете над письменным столом. Мама выглядела
великолепно, как всегда в таких случаях. Потом сестра рассказывала, что все
дамы шепотом судачили о ее новом платье. Еще сестра сказала, что шил ей
француз-портной самого модного ателье на Невском проспекте.
Отец бодро произнес несколько слов, никогда не забуду последних:
"Мы русские. С нами Бог". И перекрестился с поклоном. Все тоже
перекрестились. Отцу подали адмиральскую шинель с меховой оторочкой, он
подал маме котиковое манто, которое привез ей еще с Дальнего Востока. Все
вышли, мы тоже, сестра была в шубе, я в гимназической шинели.
Вся улица была запружена народом. Отец сказал несколько слов,
благодаря всех за проводы. Снял фуражку, поклонился на три стороны,
перекрестился. Ему в ответ все тоже поклонились, осеняя себя крестным
знамением. Отец усадил маму в открытые сани, прикрыл ей колени волчьей
полстью.
Подошел к нам. Я очень боялся расплакаться, потому дал себе слово
ни за что не сделать так. Сестра, как всегда, стала нервничать, разрыдалась,
обнимая отца, целовала ему руки, даже не дала толком благословить себя.
Потом отец подошел ко мне, поднял руку для благословения, опустил мне пальцы
на лоб, на миг задержал движение. Пальцы у него почему-то были ледяные, я
отлично это запомнил. И тут я разрыдался, словно мальчишка (а мне шел уже
тринадцатый год, ростом я был почти с отца). Мне до сих пор ужасно стыдно,
хотя никто не стыдил меня позже.
<...> Теперь я понимаю, что от отца для всех, окружающих его,
исходило какое-то обаяние. А ведь я хорошо помню, что он всегда был очень
прост в обращении с людьми, в манерах и даже в одежде. И никогда не был
заносчив или груб. Вот старший лейтенант Г. с "Андрея Первозванного", под
началом которого мы проходили первую морскую практику, он обращался не
только к низшим чинам, но и к нам, кадетам, перемежая слова с отвратительной
руганью. От отца я не слыхал ни разу грубого слова, хотя иногда сопровождал
его по Кронштадту, в порту или на кораблях. Кстати, часто он делал
замечания, даже выговаривал, но голос его оставался ровным, это я помню
твердо. Да, командиру нужно уметь ладить с людьми, нравиться им. Особенно
моряку, ведь нам приходится долгими месяцами бывать в море, где все на виду,
ничего не скроешь, а все плохое в поведении людей особенно дурно выглядит.
Отец умел это делать, и думаю, что с юности, с моих примерно лет. Родился он
таким или воспитал себя сам, не знаю.
Почему же у него так получалось? Да, суровая юность, так. Бабушка
рано умерла, дед был, как отец скупо рассказывал, очень строг и нелюдим.
Потом он снова женился, но отец о мачехе ничего не говорил. Дедушку я не
видел и видеть не мог, он скончался еще до моего рождения. Отец часто шутил,
поднимая меня еще маленьким на руки: "Ты у меня позний сынок, позний, но