"Николай Семченко. ...что движет солнце и светила " - читать интересную книгу автора

Зоя попросила найти пластинку Рэя Кониффа.
- Ту, что с "Дождем", - уточнила она.
- Откуда ты знаешь, что она у меня есть? - удивился я. - Раньше мы её
вместе не слушали...
Зоя вздрогнула от вопроса, но тут же, как ни в чём не бывало,
улыбнулась:
- Не знаю, откуда я это знаю. Просто мне показалось: ты должен любить
Рэя Кониффа, и его "Дождь" - тоже...
Я и вправду любил эту пьесу. Всегда ставил пластинку с ней, когда
как-то неуютно было на душе. Но откуда она знает про "Дождь"?
- Я про тебя много чего знаю, - отшутилась Зоя. - Вернее, понимаю...
Уже потом, когда Зоя засобиралась домой, я сказал:
- А письмо я получил...
- Вот и хорошо, - весело отозвалась Зоя. - Ты не обращай внимания.
Мало ли что может написать женщина, особенно, если у неё дурацкое
настроение...
Она вышла, и я тут же погасил свет, чтобы, отдёрнув штору, смотреть в
окно, как Зоя идёт по скользкой ледяной дорожке, посверкивающей под
жёлто-зеленой луной.
Зоя знала, что я гляжу ей вслед. Она остановилась, махнула рукой:
хватит, мол, смотреть, глаза проглядишь - и в ту же минуту с ближайшего
сугроба серой змейкой взметнулась позёмка, и, набирая силу,
закружила-заплясала вокруг Зои, и через каких-то минут пять уже ничего не
было видно - снег, всхлипы ветра, грохот листа железа, сорванного с крыши,
и в этом тарараме шла женщина в чёрной шубке и красной вязаной шапочке...
Эта шапочка, заметная издали, примерещилась мне следующим вечером у
поликлиники. В её левом крыле было что-то вроде общежития, и жил там в
одной из комнат весёлый человек Володя Писаренко. Он знал кучу всяких
анекдотов, играл на гитаре, пел преферансист был классный, а кроме всего
прочего пользовался ещё и успехом у местных дам.
Так вот, красная шапочка промелькнула под тусклым фонарём, скрипнула
дверь, вылетело из неё облачко пара и второе от края окно, ярко
светившееся, потускнело - Володя Писаренко выключил верхний свет и воткнул
в розетку ночник. Оригинальная, кстати, штучка: вроде как восьмигранник, и
на каждой грани - какой-нибудь мифологический сюжет. Меня потрясала Леда в
объятиях Лебедя. Этот ночничок Володи привез из Афин. Он через каждые два
года куда-нибудь ездил по турпутёвкам.
Кто-то маленький и подлый, вдруг оживший во мне, толкнул изнутри,
ударил в ребра и шепнул: "Ну, что смотришь? Леда в объятиях Лебедя, а Зоя -
в Володиных, да!"
И сердце у меня остановилось, а потом покатилось, покатилось и, не
опомнись я, наверное, разбилось бы. Но кто-то, насмешливый и глупый, во мне
теперь живущий, словно рентгеном стены просветил. И сердце моё зашлось, и
впервые в жизни я почувствовал мучительно острые покалывания в груди...
И кто-то другой, разумный и осторожный, подмигнул и надвинул шапку на
лоб: "А, может, ничего и нет, дружище? Примерещилось, к примеру. Или это не
она, братан, а совсем другая, нам не известная особа".
Но ехидный снова толкнул кулаком под ребро, и сердце, странно
дернувшись, повисло на тонкой ниточке, и защемило, и заныло, и
затрепыхалось птицей.