"С.А.Семенов. Голод (Роман-дневник)" - читать интересную книгу автора

фигуру, на его ужасное лицо и тонкие, длинные руки.
И потом эти мешки с продуктами. Они поставлены в столовой, в углу. Я
не могу пройти мимо них, чтобы пугливо не оглянуться.

15 августа.

Сегодня за ужином папа удивил даже нас, голодных. За один раз он с'ел
около четырех фунтов хлеба, и я видела по его глазам, что с'ел бы еще.

16 августа.

Прибежала на службу бодрая, оживленная, совсем такая, какой чувство-
вала себя в деревне. И тотчас же затеяла разговор.
- Лелька, а Лелька! У нас сегодня пироги с капустой; а ты умеешь тор-
ты делать?
- Ну уж, торты не умею, но зато испеку тебе такое печенье, прямо
пальчики оближешь. Я пироги с капустой не люблю.
- А я люблю, и потом люблю очень голубцы...
Болтаю о тортах, о голубцах, а раньше я не признавала таких разгово-
ров. Всегда сердилась и говорила, что это прожорливые разговоры, и что
говорить об этом могут только животные.
Но хорошо быть сытой, если бы только не Сергей Френев.

17 августа.

В первый раз за все лето сходила в кинематограф. Пришла домой поздно,
часов в 11. Пришла и вздрогнула. За столом сидит Александр и уничтожает
целую гору лепешек. Он в неуклюжей красноармейской шинели. Но еще раньше
бросились в глаза и больно ударили по сердцу страшные, удивительно тон-
кие ноги в желтых обмотках и в громадных солдатских ботинках.
Он еще ни разу не приходил после того случая с картошкой. И теперь
испуганно взглянул на меня и поспешно сказал плачущим голосом:
- Мобилизовали. Послезавтра на фронт отправляют. Может быть, никогда
не увидимся.
И серым, огромным рукавом шинели смахнул слезы. Сразу оторопела в
неприятном изумлении. Чего он плачет? Трус, трус!..
В сердце только что вспыхнула к нему жалость, боль, раскаяние за кар-
тошку, но этот жест все точно смел. Говорю ему почти сердито:
- На фронт, так на фронт. Сережа и Ваня добровольно ушли. Чего же
ты-то нос повесил?
А он отвечает совсем слезливым голосом:
- Да, тебе хорошо говорить, сидя тут дома...
Господи, он замигал, как Борис. Даже нижняя губа так же задрожала.
Фу, фу, вот так защитник! Не далеко можно на нем уехать. Не могу видеть,
когда мужчина плачет. А если в атаку итти придется? Тогда каков будет? А
еще рабочий! Свою власть боится защищать! Кричу ему почти взбешенная:
- Как тебе не стыдно, как не стыдно?
И только, когда он через полчаса уходил, вспыхнула опять к нему жа-
лость. Но и жалость эта презрительная. Не могла принудить себя поцело-
вать его от души. На прощанье только сказала ему: