"Геннадий Семенихин. Космонавты живут на земле" - читать интересную книгу автора

текст, только головой покачал, сострадательно про себя подумав: "Эх, Нил
Стратович, оно и видно, что тебе шестьдесят пятый. На пенсию пора". И
осталась, к неудовольствию старика, незамеченной его личная инициатива,
после чего он удалился из кабинета с демонстративным вздохом.
Когда подготовка к приезду высокого гостя достигла своего апогея,
зашевелились в Верхневолжске и "тени прошлого". "Тенями прошлого"
председатель исполкома Павел Ильич Романов, офицер Балтийского флота в
запасе, называл аленький штат единственной действующей здесь церкви,
состоящей из священника - старого, одинокого отца Григория, - не менее
дряхлого дьячка, пономаря и псаломщика в одном лице - Антипа, да еще такой
же пожилой одноглазой дьячихи. Они вдруг ударили в колокола, не заглянув,
как говорится, в святцы, - ударили неведомо по какой причине: святого
праздника в этот день не было, а скликать к вечере весьма редких прихожан
было еще слишком рано.
- Нил Стратович, - попросил огорченный председатель своего секретаря,
- узнайте, пожалуйста, по какому это поводу оживились тени.
- Я постараюсь, - согласился секретарь.
Он ушел, а Павел Ильич Романов впал в мрачное беспокойство. Он
прекрасно знал, что от отца Григория можно было ожидать любой сумасбродной
выходки. Меньше всего отличался этот служитель культа раболепием перед
именем господним, покорностью и набожностью. Странный это был человек. В
сорок первом году он служил в небольшом приходе на Смоленщине. Похоронив в
сорок восемь лет попадью, жил одиноко в ветхом домике с сыном Егором,
которого любил больше всего на свете. В сорок первом Егору исполнилось
четырнадцать, он окончил в городе семилетку, мечтал о техникуме и не очень
твердо обещал погостить летом у отца. Но когда грянула война, мальчик
все-таки завернул в родное село да там и остался, потому что начались дни
оккупации. Отец и сын в(ходили у себя в подполье четырех раненых командиров,
а потом вместе ушли в партизанский отряд, по смоленским и брянским лесам
исколесили немало дорог и участвовали не в одном рисковом деле. Григорий
давно ничем не обнаруживал тяготения к церковной службе, только по вечерам,
от бессонницы или после ужина, сотворял под прощающие усмешки партизан
крестное знамение.
В марте сорок третьего сын его Егор был убит при взрыве
железнодорожного моста. Раненный в ногу Григорий на руках принес в
партизанский отряд стынущее тело юноши, сам вырыл могилу.
После освобождения Смоленщины он покинул родные места, чтобы не
растравлять душу, и принял приход в Верхневолжске. Чудной это был поп.
Прихожан не баловал, а самой богомольной Авдотье Салазкиной, пришедшей в
разгар полевых работ за отпущением грехов, без обиняков сказал:
- Катись ты к чертовой матери, старуха! Ты ни богу свечка, ни черту
кочерга. Работать в поле надо, иначе ты ни мне, ни всевышнему не нужна.
Эта шальная выходка долго была предметом шуток у горожан, давно
забывших дорогу в церковь, а Павел Ильич Романов, встретив после этого отца
Григория, остановил его и сочувственно сказал:
- Эх, Григорий Онуфриевич, не по нраву вам служба господняя. Я же вижу
прекрасно, как ею тяготитесь. Давно бы надо бросить да добрым делом
заняться. Мы бы помогли.
Однако или не уловил отец Григорий добрых ноток в его голосе, или
притворился непонимающим, он резко тряхнул седой гривастой головой и не