"Геннадий Семенихин. Космонавты живут на земле" - читать интересную книгу автора

жив и здоров, и всю ночь думала о том, как много еще таких боев предстоит
перенести ее Павлуше.
Когда хромой почтальон Яков разносил по улице почту, она вздрагивала,
боясь, что вместо письма получит дурное известие. Но время шло, а от мужа
по-прежнему приходили короткие ласковые письма. Подрастал Алешка. Ему было
около года, когда в душную августовскую ночь усталая после полевых работ
Алена была разбужена громким стуком. Простоволосая, почти нагишом, она
выбежала в сенцы и, задыхаясь от радостного предчувствия, спросила:
- Кто?
И услышала такой незабываемый голос:
- Да открывай, не бойся, Аленушка. Я это.
Она так долго шарила в темноте, силясь сбросить три крючка и цепочку,
что он не выдержал и засмеялся:
- Да что ты, или засов позабыла снять!
- Руки дрожат, Павлуша, - призналась она, унимая заколотившееся
сердце.
- Не надо, ласточка. Живой я, здоровый, не волнуйся.
Когда в проеме двери на фоне высокого звездного неба увидела Алена
окутанную сумерками фигуру мужа с заплечным солдатским вещевым мешком,
охнула, чуть не ударилась о дверной косяк. Неподатливыми руками ввела мужа в
дом, разула, раздела. Сколько радости испытала она той ночью! Оказывается,
Павел был отпущен на побывку перед новым наступлением за какой-то новый
подвиг, и только на двое суток. Утром он брал на руки розового Алешку,
щекотал колючей щекой и, жмурясь от счастья, приговаривал:
- Медведь пришел, парень.


x x x

Два дня побывки! Их и не заметил никто по-настоящему в дружной семье
Гореловых. А потом в такую же душную ночь Алена снова проводила мужа на
фронт. И растаяла в сумерках высокая солдатская фигура.
Осенью сорок третьего она получила похоронную. Товарищи Павла
рассказали в письме, что на глазах у них его танк был подожжен термитным
снарядом и, не выходя из боя, врезался в дот, мешавший продвижению
пехотинцев.
Хромой Яков три дня не решался переступить порог ее дома, а как только
вошел, она сразу все поняла по его виновато опущенным глазам.
- Ты тово, Алена Дмитриевна... - хрипло пробормотал старик, - ты это
самое... не больно убивайся-то. Всякое на фронте случается. Иной раз
человека погибшим считают, а он жив... сквозь пламя и воду т огненные реки
пробьется. Ты повремени убиваться. И потом сыночек у тебя какой, Алена! Кто
же ему крылышки отрастит, если мать этак убиваться будет... Не у одной у
тебя горе, доченька. До всего народа добралось оно в эти годы.
И она была благодарна Якову за добрые слова. И долгие годы после этого
старалась себя уверить, что, может, не все еще потеряно и что муж ее терпит
беды и лишения в фашистских лагерях, а потом вернется. Дважды за Алену
Дмитриевну сватались, но она гордо отказывала и выходила к сватам в черном
траурном платье, сшитом на первую годовщину гибели Павла. Бесплодная надежда
оставила в ней какие-то слабые, не убитые временем ростки. Но в 1952 году,