"Геннадий Александрович Семенихин. Послесловие к подвигу (повесть, про войну)" - читать интересную книгу автора

быка за рога.
Гредель снял ладони с коленок и закивал головой, соглашаясь:
- О, да! Русские пословицы - это моя слабость. Как они точно отображают
ваш национальный характер. Вот и на этот раз вы правильно сказали. Давайте
действательно брать быка за рога. Я уже предупредил, что мой разговор
никакого отношения к нашим сталелитейным делам иметь не будет. Я буду
говорить о тысяча девятьсот сорок третий год.
Буров удивленно отодвинулся от него вместе со стулом.
- Но позвольте, геноссе Гредель, в сорок третьем вам было... лет
четырнадцать?
- Ошибаетесь, - грустно улыбнулся немец. - Всего лишь двенадцать, и я
жил в небольшом городке на берегу Эльбы. - Он запнулся и не сразу
продолжил: - Я имею в виду те дни, когда произошло событие, о котором буду
рассказывать.
Буров скрестил на груди руки, с напряженным интересом всматриваясь в
собеседника.
- Продолжайте, я вас очень внимательно слушаю.
- Так вот. Представьте себе провинциальный городок этого времени с
узкими улицами и знаком свастики на ратуше, с больницами, превращенными в
госпитали, и заюмнением по ночам, с развалинами на месте упавших бомб...
Мой отец в сорок втором скончался ог туберкулеза, а в семье, как у вас
говорят, четверо полуголодных ртов. Я - главная рабочая сила. Чтобы
прокормить больную мать и двух сестренок, я работал в госпитале, а при
случае ходил на вокзал встречать поезда, подносил чемоданы офицерам,
прибывшим с фронта, или, наоборот, отправляющимся на фронт, получал за это
по двадцать - тридцать пфеннигов. Однажды, ничего не заработав, стоял я на
берегу Эльбы, думая о том, как появиться дома с пустыми руками. Вдруг ко
мне подошел незнакомый человек в форме офицера "люфтваффе", оглянулся по
сторонам и заговорил на очень плохом немецком языке.
Сначала я решил, что это румын или итальянец. Он стал расспрашивать
меня, кто я, из какой семьи, где мой отец, мать. Выслушав ответы и оглядев
мои стоптанные башмаки из эрзац-кожи, незнакомец насмешливо сказал: "Да,
парень, судя по всему, ты действительно родным племянником рейхсмаршалу
авиации Герингу не доводишься.
Да и министру пропаганды Геббельсу тоже. Так вот, слушай. Ты, вероятно,
парень не глупый и веришь в то, что война скоро закончится".
- О да! - ответил я, как нас всегда учили и в школе и в гитлерюгенд. -
Победой войск фюрера!
Незнакомец усмехнулся и перебил: "Не будем, парень гадать на кофейной
гуще. Как бы то ни было, но война закончится. Ты молод, и у тебя все
впереди. Не исключено, что ты когда-нибудь попадешь в Москву или в другой
какой-нибудь русский город. Вот тогда подойди к первому человеку, который
тебе покажется заслуживающим доверия, и попроси его найти летчика Балашова
и передать ему, что майор Нырко ушел из жизни несломленным". Я остолбенел
от этих непонятных слов. А немецкий офицер в летной форме еще более
озадачил меня новым вопросом: "Что такое флюгплац, знаешь?" - "Знаю", -
ответил я. "Где он у вас находится?" Я показал за Эльбу. "Правильно, -
усмехнулся незнакомец. - Так вот, приходи сюда послезавтра и постой на
этом же самом места от двенадцати до часу дня. У меня один шанс из тысячи,
но больше мне довериться некому.