"Юлиан Семенов. Экспансия-II (роман) ("Позиция" #4, серия о Штирлице)" - читать интересную книгу автора

английской службой.
Но Гелен никак не мог предположить, что более всего этой статьей
заинтересуется сеньор Рикардо Блюм, он же бывший группенфюрер СС Генрих
Мюллер.



ШТИРЛИЦ (рейс Мадрид - Буэнос-Айрес, ноябрь сорок шестого)
__________________________________________________________________________

Прижавшись лбом к иллюминатору, Штирлиц смотрел на огни ночного
Мадрида. "Словно пригоршня звезд, упавших на землю, - подумал он, - только
в небе звезды таят в себе постоянную напряженность дрожания, а эти,
земные, неподвижны, и цвет их разный: голубые, желтоватые, тускло-серые,
мертвенно-белые - бутафория. То, что есть жизнь на земле - освещение улиц,
свет в окнах, игра реклам, отсюда, сверху, кажется чужим, а истинные
звезды, наоборот, становятся близкими тебе, ведь именно по ним пилот будет
вести аэроплан через Атлантику, только они и будут связывать меня с
надеждой вновь увидеть землю. Надежда... А что это? Ну-ка, ответь, -
сказал он себе, - попробуй ответить, тебе надо ответить, потому что внутри
у тебя все дрожит и ты подобен загнанному животному, которому отпущен
короткий миг на передышку, прежде чем гончие вновь возьмут потерянный след
и снова сделаются близкими голоса охотников, лениво продирающихся сквозь
осеннюю, хрусткую чащобу.
Спасибо тебе, папа, спасибо за то, что ты был! Господи, какое же это
таинство - от кого родиться, с кем жить под одной крышей, от каких людей
набираться ума... Закономерность людских связей непознанна, да и
закономерность ли это: от кого кому родиться? Впрочем, - заметил он себе,
- ты же всегда стоял на том, что случай закономерен в такой же мере, как
иной закон - случаен...
Наверное, все-таки таинство родственных уз важнее даже, чем лотерея с
местом рождения. Появись я на свет где-нибудь в Новой Зеландии, на
маленькой ферме возле берега океана, прошли бы мимо меня революция,
интервенция, войны... А ты хотел бы этого? У тебя была бы семья, камин в
углу холла, дети, может быть, внуки уже. Это так радостно - иметь внука в
сорок шесть лет! Ты хотел бы этого - взамен того, что тебе дала жизнь?
Ишь, инквизитор, - подумал он о себе, - разве можно ставить такие вопросы?
Даже врага грешно спрашивать об этом, а уж себя тем более. А вообще-то я
бы хотел жить одновременно несколькими жизнями: и в тишине новозеландской
фермы, и в Бургосе тридцать шестого, и в Берлине сорок пятого, и, конечно
же, в октябре семнадцатого, как ни крути - главный стимулятор истории, пик
века. Нет, - сказал себе Штирлиц, - ответ обязан быть однозначным - "да"
или "нет". Иди-ка ты к черту, Штирлиц. - сказал он себе и с ужасом
подумал, что к черту он гнал не Севу Владимирова, под этим именем он жил
до двадцать первого, не Максима Исаева, он был им до двадцать седьмого, а
именно Штирлица, им он был девятнадцать лет, добрую половину сознательной
жизни. - И самое ужасное заключается в том, что думаю-то я чаще
по-немецки... Менжинский в свое время говорил мне, что русские разведчики
будут с ы п а т ь с я на манере счета: только в России загибают пальцы,
отсчитывая единицу, десяток или тысячу; во всех других странах - отгибают