"Юлиан Семенов. Экспансия-III (роман) ("Позиция" #5, серия о Штирлице)" - читать интересную книгу автора

_______________

' Жители столицы (аргент. жаргон).


- Откуда ж мне?
- Я мечтал быть оперным певцом, Максимо... Когда я был маленький, я
забирался на табуретку и часами пел арии... Бабушка даже плакала, так ей
нравилось... Если бы у деда были деньги, он бы определил меня в
консерваторию, глядишь, блистал бы в Ла Скала...
- Тут лучше, - заметил Штирлиц. - Здесь не бомбили...
- Так ведь - сделайся я знаменитым певцом - у меня были бы деньги,
Максимо, замки с подвалами... Бомбежки страшны только бедным, крезы
уезжают в горы или того дальше, в Вашингтон, какие там бомбежки?!
Штирлиц кивнул; за те месяцы, что прожил здесь, греясь кофе у
Манолетте, он убедился, что спорить со стариком бесполезно, упрям, как
настоящий астуриец, хотя отец его родом из Сеговии, а мать и вовсе
итальянка.
...В комнатушке, которую х е ф е отдал в распоряжение Штирлица (нечто
вроде сторожки, пристроенной к прокатному пункту с тыльной стороны, чтобы
не портила фасад), он бросил несколько поленцев в печку, залез в спальный
мешок и, вывернув фитиль керосиновой лампы, погрузился в чтение, - нашел
на чердаке старое издание Петрарки; это стало для него откровением, вроде
Монтеня, - книга, без которой не мыслилась жизнь. Штирлиц читал шепотом,
чтобы точнее и объемнее воспринимать мысль поэта:
- Ты спрашиваешь: в чем польза и назначение поэзии? Спеша куда-то в
своем безумии, ты сам торопишься разрешить собственный вопрос,
устанавливая для поэзии поистине удивительную цель: "лаская, обманывать".
Нет, вещие пророки - не изготовители мазей; поглаживать и обманывать -
ваше ремесло... Неразумный! По-твоему, н у ж н о с т ь искусств -
доказательство их благородства?! Наоборот. Иначе благороднейшим из
художников был бы землепашец, в чести были бы сапожник, булочник... Не
знаете разве, что самая черновая хозяйственная работа всего нужней? Как
нужны и сколь непочтенны горшечник и шерстобит! Толпа скорее обойдется без
философских школ и воинского великолепия, чем без мясного рынка и бань!
Осел нужней льва, курица нужней орла, - значит, они благородней?! Дерзкие
невежды, у вас на языке всегда Аристотель, которому быть у вас во рту
горше, чем в аду; боюсь, сейчас он возненавидел бы собственную руку,
которой написал мало кем понятые, но затвержденные множеством глупцов
книги... Часто не входить в число великих - доказательство исключительного
величия!
Штирлиц перечитал последнюю фразу дважды; отчего человечество в
последние годы потеряло умение чеканно формулировать мысль? Почему
Петрарка или Монтень могли лить фразу, придавая ей металлическую упругость
и абсолют формы, а ныне философия и литература сплошь и рядом пробавляются
описательством?! Это ведь легко - связно описать, что видишь и помнишь, но
истинное призвание мыслителя, если он велик, - прямо называть проблемы,
подобно математику или биологу...
Штирлиц любил гадать на тех книгах, которые становились его частью,
входили навсегда в сознание и сердце: раскроет страницу, прошептав