"Юлиан Семенович Семенов. Пароль не нужен. (Штирлиц, 1921-1922)" - читать интересную книгу автора

Оттого страсть как нервен.
- Пал Петрович, - прокричал он Постышеву, который вешал свою кожанку
на ржавый крючок за дверью, - есть тема для хорошей басни. Понимаешь,
военное начальство по железной дороге без билетов ездит, а если контроль -
наган ему в нюх, и весь разговор. Я тут басенку накидал, посмотри.
- Басня, - усмехнулся Постышев, - это литература угнетенных. Ты
впрямую пиши, с фамилиями и полными именами.
Постышев был первым редактором этой газеты. Поэтому и сейчас он
проводил здесь, в маленькой типографии, возле метранпажа Моисея
Соломоновича, час-другой, но обязательно каждый день. Читает комиссар
по-редакторски: быстро и с карандашом.
- Давай-ка посмотрю.
- Посмотри...
- Нет, - раздраженно сказал Постышев, пробежав глазами строки, - от
такой басни ни холодно, ни жарко. Тут деликатничать нечего. Пиши впрямую,
как есть.
Отрепьев пожал плечами:
- Берешь ответственность, Петрович?
- Беру, Гриша, беру.
- Ладно. Сейчас в типографии имена переберу, всех обзову по правде.
- Обзови, - усмехнулся Постышев и отошел к окну, где лежала свежая
верстка.
Он просмотрел полосы и сердито потушил окурок в старой консервной
банке.
- Послушайте, Моисей, вы когда-нибудь подсчитывали, сколько слов в
нашей газете?
- Много, - скорбно ответил Моисей Соломонович. - Очень много пустых
слов.
- Я сегодня ночью подсчитал: у нас в газете употребляется четыреста
слов! Понимаете? Всего четыреста из сорока тысяч в словаре русского языка.
Не статьи - а интендантские отчеты. В сон клонит. Или вот, пожалуйста,
верстаете на первой полосе: <Н а ш е д ш е г о е н о т о в у ю
м у ф т у, пропавшую в то время, когда я продавал открытки советских
вождей, прошу оную вернуть гражданину Ц ы п л я т н и к у в горторг>.
- Гражданин Цыплятник платит за объявление золотом.
- Четвертая полоса есть для Цыплятника.
- Если мы объявления станем печатать на четвертой, кто будет читать
первую?
- Это зависит от того, как сверстана первая полоса.
- Вы же видите, как она сверстана: <У д а р и м п о
с п е к у л я н т у>. Уже сколько раз по нему ударяли, а он все-таки жив.
Может быть, в том, что он жив, больше вины комиссара Постышева, чем гидры
мировой буржуазии?
- Крестьянка, которая тащит на базар молоко, чтобы потом детишкам
купить букварь, - не спекулянтка, хотя кое-кто склонен ее в этом обвинять.
Тут есть вина комиссара Постышева, не спорю.
В редакцию вернулся Отрепьев.
- Слушай, Пал Петрович, - сказал он с отчаяньем, - ей-богу, нет сил
работать. Пять человек на всю типографию. Мое письмо у тебя месяц лежит -
прибавь две единицы.