"Юлиан Семенов. Псевдоним (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Портер (это кассир, мелкая сошка, он объект игры, через него можно бить
самую структуру Банка) скрылся на три года, тогда, мол, дело само по себе
заглохнет, имя Банка не будут трепать.
(Тимоти загодя скупил ряд газет в Техасе, поставив во главе изданий
надежных людей, внешне с ним никоим образом не связанных. Довольно сложной
была его борьба против бойкой газетки "Роллинг стоун", но он смог и ее
подвести к банкротству, сделавшись, таким образом, единственным человеком,
контролирующим общественное мнение Остина.)
В случае, если конечная задумка Тимоти-Аустина, аккуратно переданная
им Хьюджу и столь умело разыгранная юридическим змеем, даст плоды, в
случае, если "Первый Национальный" клюнет на это, техасская пресса начнет
кампанию, которая заставит прежних хозяев города потесниться, сдать
захваченные позиции, а потом и вовсе уйти из штата. Время романтики поры
освоения Дикого Запада кончилось, честь и хвала тем, кто его завоевал, но
настали новые времена, машинная техника и все такое прочее, следовательно,
пришла пора смены караула. В большом, общегосударственном деле всегда надо
уметь жертвовать малым, как это, впрочем, ни прискорбно для всех нас.
Прими мою дружбу, дорогой Кинг,
твой Камингс".


41

"Дорогой Ли!
Хочу поделиться с тобою новостью: я житель Хьюстона! Но и это не все:
ты имеешь теперь дело с шефом отдела юмора газеты "Хьюстон пост"!
Главный редактор где-то нашел подборку моих "Роллинг стоун", прочитал
и пригласил перебираться к нему. После первых десяти дней работы он отдал
в мое бесконтрольное ведение рубрику "Городские истории", предупредив
заранее (будто знает меня много лет, особенно мою тягу задирать только
тех, кто сильнее меня), что в Хьюстоне есть двенадцать семей, к которым
примыкает еще семь фамилий, их травить нельзя ни в коем случае, а уж если
припрет, то лишь после консультации с ним и с теми его друзьями, которые
понимают толк в политической борьбе, то есть в Оптовой Торговле Протухшими
Овощами.
Я теперь начал спать без кошмарных сновидений. Тот ужас, что случился
в Остине, как-то стирается в памяти. Люди быстро забывают плохое, нам
свойственна вера в лучшее, этим и живо человечество, хотя историки делают
все, чтобы мы, обитатели планеты Земля, лучше всего знали именно про
войны, моры, страшные годы тирании. Им, мне кажется, мало платят, если они
пишут о прекрасной поре Возрождения, или о нашей революции, борьбе за
независимость, или о французских просветителях. Со свойственной старым
бабкам тягой к сплетням они умудряются выискивать самые черные пятна даже
в солнечных пиках истории, они идут в своих посылах не от того, что именно
в недрах Святой Инквизиции, которая на словах радела об устоях веры
христовой, а на деле сражалась против всего нового, чистого, зародилась
философия свободы. Лишь только начав писать о европейском Ренессансе,
самое большое внимание историки обращают на то, как слепые владыки и
догматики-попы готовят свое кровавое пиршество, когда к столу подают рагу
из Разума, Мозги под майонезом, Вырезку из Честности и Компот из свежей