"Юлиан Семенов. Псевдоним (Повесть)" - читать интересную книгу автора

Крови. (Хотя, допускаю я, историки, сосредоточивая наше внимание на ужасе
истории, пытаются предостеречь человечество от повторения кошмаров, но
разве такое возможно? Может быть, лучше побольше и покрасочнее
рассказывать о том, как прекрасны были дни мира в Элладе и сколь
поразителен талант Сервантеса?)
Борение Инквизиции и Возрождения - вечная тема, присущая, кстати
говоря, и нашему времени, каждому городу, какое там, каждому дому. Мы в
редакции получили более ста писем от возмущенных жителей Хьюстона, которые
требуют применить санкции против "потерявших стыд и совесть д е в о к,
позволивших себе сменить юбки на шаровары и взгромоздившихся на так
называемый велосипед".
Меня пучит от ярости, когда я читаю письма этих благонамеренных
идиотов, более всего радеющих о традициях и внешнем приличии, понимая,
что, напечатай я резкий фельетон против них, гневу их не будет предела,
упадет подписка и мой благодетель вышвырнет меня на улицу.
Я теперь довольно часто захожу в салуны, кафе и бары, где здешние
жители перехватывают "горячую собачку" в короткое время ленча, выпивают
стакан молока и непременно пролистывают нашу газету. Я захожу туда не без
умысла, мне очень важно послушать, что говорят про те материалы, которые я
пишу, улыбаются ли им, спорят о них, или же, промахнув те страницы, где
перепечатаны данные биржи, остальные бросают под стол после того, как
уплатят бармену пятнадцать центов за еду и питье.
Должен тебе сказать, что это очень интересное занятие. Чего я не
наслышался о своей работе за эти недели! Один сказал: "сентиментальные
побасенки стала печатать наша газета", другой заметил, что "эти мелодрамы
мне не по сердцу, никакой правдивости", третий, обливши клетчатый жилет
теплым молоком, произнес целую тираду про то, что "время дешевых анекдотов
времен покорения Америки ушло в прошлое, жаль, что газета так низко пала",
четвертый похвалил то из написанного мною, что мне самому совершенно не
нравится, и я лишний раз убедился, что газетчик не имеет права судить свою
работу, как, видимо, и художник, и писатель, и музыкант, - лишь зрители,
читатели и слушатели вправе выносить окончательное решение, которое не
подлежит обжалованию критики.
Наша редакция довольно шумная, в большой комнате стоит двенадцать
столов, на каждом телефон, а у репортеров скандальной хроники три
аппарата, которые беспрерывно трезвонят. Шум, гомон, стрекот пишущих
машинок - все это радует мое сердце, хоть утомляет голову, и я ухожу
работать в маленькую комнатку обозревателя, занимающегося вопросами науки,
школы и медицины. Печатается он мало, а думает и читает (что, конечно же,
одно и то же) довольно много. Он как-то сказал мне, что Шекспир не что
иное, как современный нам толкователь Плутарха, только в отличие от
историка он брал частное и исследовал эту м а л о с т ь в ее вечном
смысле, в философской сущности, в пересечении незримых нитей закономерного
и случайного. Я тугодум, как тебе известно, и не умею сразу понять то, что
мне говорят, все надо переварить наедине с самим собою; так случилось и на
этот раз. Действительно, подумал я, каждое явление, любой человек,
особенно если он есть персонаж истории и память о нем не затерялась в пыли
столетий, может быть оценен совершенно по-разному. Плутарх по-своему
объяснял, отчего Кориолан изменил Риму, тщательно изучал обстоятельства,
предшествовавшие его поступку, и причины, к нему приведшие, а Шекспир