"Юлиан Семенов. Дождь в водосточных трубах (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

плотва - дно здесь было близкое, полметра. В воде рыбы казались длинными,
как торпеды.
<В каждой рыбе есть что-то от хищника, - думал Степанов. - Только
карась безобиден и трогателен, он вроде сказочной золотой рыбки. А может
быть, мы для себя выдумываем про хищность. Чтобы ловить было сподручней.
Говорят, шахматисты ссорятся друг с другом перед матчем, чтобы злее
играть. А охотники, которые бьют тетеревов на току, оправдываются
Писанием, потому что там вроде бы говорится: <птица, сидящая на земле,
предназначена для человека, а та, которая в небе, - та свята...>
Рыбы ходили вокруг крючка: глубина здесь невелика, и дно
просматривалось будто через увеличительное стекло. Рыбы игриво обходили
красного мотыля, касаясь его боками. А та рыба, которая шла дальше всех
остальных и, казалось, никакого внимания на мотыля не обращала, вдруг,
сломав первоначальное направление, устремлялась к мотылю. И Степанов
скорее чувствовал, чем видел, как поплавок уходил под воду - быстро, косо
и тревожно. Степанов несильно подсекал, конец удилища выгибался
вопросительным знаком, и рыба, став в воздухе маленькой и жалкой, а совсем
не хищной, резала полукруг: из воды - к груди Степанова, а потом - на дно
лодки.
<Отчего это весной такие синие леса? - медленно думал Степанов. -
Видимо, из стволов выходит холодная сырость, и поэтому стволы чернеют,
воздух по утрам серо-розовый. Наверное, если соединить серо-розовый с
черным, получится синий цвет...>
Выплеснувшись из-за туч, солнце шлепнулось об воду, сделало ее
тяжелой, темной и литой, растеклось длинными бликами на миллионы маленьких
и злых солнц, прокатилось по льду, лежавшему на середине озера, и там
исчезло, словно растворилось.
Степанов осторожно привстал с сиденья, повернулся и сразу же увидел
еще с десяток лодок, поставленных на бритвенно-вороненую гладь воды. Ближе
всех к нему снова оказался Михаил Иванович. Тот вроде бы только и ждал
момента, когда Степанов обернется.
- Ага! - закричал он зычно. - Отлились вам мои слезы! Я-то вижу, что
у вас нет рыбы! Слушайте, у вас сырку плавленого не осталось? А? В деревне
ветчиной отдам, сестра должна привезти из города. А?
- Хлеб есть.
- У меня брюхо подвело. Кидайте, а то я все время о еде думаю.
Степанов бросил соседу большой ломоть мягкого черного хлеба. Михаил
Иванович неожиданно для его комплекции легко вскинулся с лавки, ухватил
хлеб на лету, прокричал что-то воинственное, потом, крайне довольный собой
и окружающими, подбросил хлеб над головой, очевидно представляясь
фокусником, хлопнул в ладоши, крикнул <але-ап!>, но поймать хлеб не успел,
и ломоть плюхнулся в воду.
- А-а-а! - заорал Михаил Иванович. - Идиот! Дурень!
Кто-то из рыбаков с лодок хмыкнул:
- Это тебе заместо диеты, вон брюхо-то развесил какое.
- И рыбе, обратно, санаторий, - добавил с берега <абстракционист в
шляпе>.
Михаил Иванович шумно бранился, заводил подвесной мотор, стонал,
когда сдирал в кровь кожу на пальцах, и долго еще - пока лодка шла вдоль
камышей к устью речки - было слышно, как он гневался и ругал все и вся.