"Юлиан Семенов. Дождь в водосточных трубах (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Внезапно он замолчал и протяжно, по-кавалерийски крикнул:
- Э, ловцы! Лед к берегу понесло с середки! Сматывайтесь, а то не
выберетесь потом.
Стукнули уключины, и лодки рядком, будто утки, потянулись следом за
Михаилом Ивановичем к устью речки. Рыбаки, казалось, еле трогали веслами
воду. Но тем не менее лодки шли очень быстро, словно на гонках. И чем
дальше они уходили, тем отчетливее становилось видно, как они постепенно
поднимаются над водой и плывут по белой, чуть дрожащей полоске, которая
пролегла под днищами. Потом лодки совсем исчезли из виду, и Степанов
остался один в этом маленьком заливе, среди прошлогодних, изломанных зимой
камышей, которые все время шевелились, но не от ветра, а из-за того, что
внизу, среди корневищ, ходили табуны плотвы. Изредка среди камышей быстро
высверкивало что-то желто-красное, и Степанов догадывался, что это прошла
икрянка. Он вглядывался в то место, где только что высверкнуло, и
обязательно видел там штук семь молочников, которые шли за икрянкой
неотступно, как стража.
С озера налетел ветер. Он прошумел, просвистал, словно раздразнивая
самого себя, и вдруг исчез в прибрежном лесу. Стало тихо-тихо. И в этой
пустой тишине Степанов услышал тугой перезвон, словно где-то заиграла
детская музыкальная шкатулка. Сначала Степанов подумал, что это у него в
ушах звенит. Но, оглянувшись, увидел, как прямо на него, туго покачиваясь
на черной воде, медленно надвигался лед. Он ломался, торосился, льдины
лезли одна на другую, крошились и расползались стремительными черными
трещинами. От этого в воздухе плыл перезвон, будто вокруг развесили сотни
колокольчиков, отлитых из прозрачного, неведомого еще металла.
- Черт! - сказал Степанов. - С ума сойти.
Свой голос показался ему сейчас до того грубым, а сказанные слова -
такими чужими, что он сморщился и покраснел.
<Как же мы не умеем находить нужных слов! - подумал Степанов. -
По-видимому, в литературе значительно больше белых пятен, чем в физике.
Еще не открыты слова, которые смогут точно определять прекрасное и
ужасное, высокое и подлое. А к тем штамповкам, которые произносятся часто,
мы перестали относиться с доверием, потому что они только называют что-то,
но объяснить ничего не могут. Отсюда <черт, с ума сойти> - о прекрасном и
вечном, что сейчас вокруг меня. Пока эти новые слова не открыты, книги
надо писать разноцветными карандашами, как пишут дети, ей-богу>.
С берега потянуло сыростью и холодом. Льды остановились. Перезвон
ушел в небо и там замер. Несколько минут было тихо. Потом льды стали
отходить обратно, на центр озера. Но сейчас, отходя, льды скрипели и
скрежетали, будто ночное отступление по мерзлой дороге; никакого перезвона
не было и в помине.
Одна льдина, величиной с лодку, откололась от массива и, медленно
кружась, стала приближаться к Степанову. Он подтянул ее веслом поближе к
себе. Льдина была пористая, порезанная солнцем, составленная из тысяч
замысловатых, переплетенных сосулек. Степанов пригнулся к льдине и в ее
середине услышал давешний музыкальный перезвон, только еще более нежный и
тихий. Шло таяние. На льдине были видны черные, вдавленные внутрь следы
трех подков, обращенные серпом к Степанову.
<Хоть и следы, а все равно к счастью, - подумал Степанов и улыбнулся.
- Через день-два льдина умрет. Она будет умирать ночью, когда на озеро