"Юлиан Семенов. Ночь и утро (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

- Не понравился так не понравился, - сказал я, хотя сказать хотел
другое, но я видел круглые Дунечкины глаза, в которых отражались беленькие
человечки в красных беретах, с красными платками на шеях, подпоясанные
красными поясами, с громадными понизями чеснока, которые свешивались на
грудь, словно королевские украшения, а потом все эти человечки в белых
костюмах исчезли, и в глазах Дунечки вспыхнули сине-зелено-красные огни
фейерверка, грохнули барабаны, высоко и счастливо заныли дудки, и
загрохотала стотысячная толпа на Пласа дель Кастильо - в Памплоне началась
фиеста, праздник Сан-Фермина, тот, который знаменует восход солнца -
откровение от Хемингуэя...
<Изменение> - слово занятное, и смысл его обнимает громадное
количество оттенков, порой кардинально разностных. Меняется мода, меняется
человек, меняется репертуар на Плас Пигаль, меняется климат, меняется
сиделка у постели умирающего, меняется скатерть, меняется филателист,
меняется страна, меняется Испания. Изменилась, например, одежда в Испании;
если раньше каждый хотел быть грандом, то ныне миллионеры носят джинсы и
кеды. Пришло это, правда, из Америки: молодые заокеанские туристы, словно
ощущая некий комплекс вины за то богатство, которое хлынуло в Штаты после
войны против нацизма и в дни боев под Гуэ и Пномпенем, обычно ходят в
рванье, потные, со спальными мешками за спиной - ни дать ни взять герои
Джека Лондона, первопроходцы, исповедующие не культ насилия, но культ
доброй силы, которая обычно сопутствует узнаванию нового.
Изменение в одежде - одна из многих граней <изменения> вообще.
Конкретный символ изменений в Испании - памятник Хемингуэю у входа на
Пласа де Торос в Памплоне, сделанный моим другом Сангино. Изменения порой
угадываются не в декретах, газетных перепалках, болтовне в кулуарах
министерств, в репрессиях или амнистиях - они могут быть замечены в том,
что не имеет, казалось бы, прямого отношения к политике. Искусство - с
момента его возникновения - всегда было связано с политикой, ибо охота на
мамонта нашла свое живописное отражение на стенах пещер, поскольку атака
во имя пищи и тепла и есть вопрос политики в очищенном - от всего
наносного - виде.
Поставить памятник человеку, написавшему <По ком звонит колокол>,
писателю, отдавшему сердце республиканской <Земле Испании>,
интернациональным бригадам и батальону Линкольна, где большинство бойцов
были американскими коммунистами, - симптом, и симптом приметный. Те,
которые сейчас имеют право запрещать, - разрешили, руководствуясь желанием
<спустить пары> из бушующего котла, но ведь те, кто захотел поставить
памятник, и кто поставил его, и кто кладет к подножию гранитного
республиканского писателя цветы, - руководствовались другим, разве нет?
Город гудел изнутри, как вулкан, который готов взорваться. И он
взорвался, когда с Пласа дель Кастильо тысячи людей растеклись по улицам,
сотрясая древние стены Памплоны песнями и грохочущими оркестрами.
- Ты читала <Фиесту>? - спросил я.
- Нет. Это плохо?
- Наоборот. Хорошо.
- Почему?
- Потому, что ты можешь сравнить Чудо со Словом.
- А разве Слово - не Чудо?
- Слово тоже Чудо, только Слово Хемингуэя было рождено Чудом