"Юлиан Семенов. Старик в Мадриде (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

- Это <гвардия севиль>? (Она уже знала, что такое <гвардия севиль>, -
испанцы не очень-то скрывают своего отношения к этой полицейской
организации.)
- Нет, - ответил я, - это обычный дорожный надзор, не волнуйся.
Полицейский потребовал мои права с каменным лицом и алчным блеском в
глазах, не предвещавшим ничего хорошего. Он повертел мои права, потом
посмотрел марку машины и спросил:
- Откуда вы и что это за <оппель>?
- Это не <оппель>, а <Волга>, мы из Советского Союза и пытаемся найти
кафе-мороженое <Оливетти>, которое в Мадриде знает каждый.
- Вы русские?!
- Да. Советские, - сказала Дуня, побледнев еще больше.
- Вы русские, - повторил полицейский, возвращая мне права, - которые
ездят на <Волге>, не в силах найти <Оливетти>? - алчный блеск в его глазах
потух, и зажегся иной блеск - удивления, недоверия и интереса. - Это ж
просто: обогните клумбу, возвращайтесь назад, поверните направо возле
пятого светофора, потом круто налево, потом два раза направо, потом снова
налево, пересеките авениду: вот вам и <Оливетти>.
Он поднял палку, остановил поток машин и позволил мне нарушить все
правила, какие только существуют на свете.
- Ну и ну, - сказала Дуня, а я ничего не сказал, потому что
напряженно считал светофоры.
Кастильо Пуче ждал нас со своей старшей дочерью Таней. Мы выпили кофе
и отправились по Мадриду, по хемингуэевским местам.
Жара была градусов под сорок. Дуня страдала, я наслаждался, Кастильо
Пуче и Танюша не обращали на жару внимания, ибо, как настоящие
мадрильенес, они обожают в своем городе все - даже жару.
<Небо над Мадридом высокое, безоблачное, подлинно испанское небо, -
по сравнению с ним итальянское кажется приторным, - а воздух такой, что
дышать им просто наслаждение>, - писал Старик, но жизнь, увы, внесла свои
коррективы: над Мадридом сейчас висит смог из-за того, что понастроили
множество заводов, а улицы запружены машинами, и только ночью, если
полнолуние и на Пласа Майор горят синие, под старину, фонари, можно
увидеть звезды и черный провал небосвода и понять, что Старик - сорок лет
назад - всегда мог видеть такое высокое, прекрасное небо не только ночью,
но и днем, когда он работал в том отеле, который в <Фиесте> назвал
<Монтана> и где он поселил свою Брет с Педро Ромеро, а на самом деле
никакого отеля <Монтана> не было, а был маленький пансион на углу улиц
Алкала и Сан Эронимо. Здесь, в этом маленьком пансионе, где жили вышедшие
из моды матадоры, священники и студенты, молодой Старик снимал маленькую
комнату и писал в баре, что был на первом этаже, потому что в его каморке
стояло лишь колченогое трюмо - стола не было, и в течение трех месяцев
терпел обиды от постояльцев, которые издевались - но не очень злобно - над
чудовищным испанским этого длинного <инглез>, а потом, по прошествии трех
месяцев, во время которых молодой Хэм каждый день прочитывал все
мадридские газеты, говорил с людьми на улицах, слушал речь матадоров, - он
стукнул кулаком по столу, когда шутить по его адресу стали особенно
солоно, и на хорошем мадридском пульнул такой отборной бранью, которую
употребляют <чуллос> - самые яростные матерщинники Мадрида, что все
посетители сначала смолкли, а потом расхохотались и стали поить Хэма