"Юлиан Семенов. "Научный комментарий"" - читать интересную книгу автора

феерию Маяковского "Москва горит", посвященную четвертьвековой годовщине
восстания на Пресне; поскольку боями руководили те, кого ныне объявили
"уклонистами", театры на предложение поэта не откликнулись; выручили
старые связи с Дуровым; все же какое это счастье, что традициям тихой
покорности противопоставляется дружество!
Нигде это так не берегут, как в цирке, - искусство смелых, что
канатоходец, что клоун, один бьется, другого сажают, - видимо, все дело в
этом...
Маяковский внешне спокойно пережил замалчивание в прессе и этой его
новой работы; на премьере, чувствуя на себе скорбный взгляд Лавута,
шепнул: "Паша, вон главная оценка моей работы: в третьем ряду, - это
дороже всех рецензий". - "При чем здесь третий ряд и рецензии?" - не понял
Лавут. В третьем ряду, на седьмом месте сидел Пастернак; лицо пепельное от
волнения, длинные пальцы пианиста сцеплены нерасторжимо, в глазах слезы.
"Он похож на коня", - вздохнул Лавут, когда Маяковский объяснил ему, что
он имел в виду, говоря про "третий ряд".
"Каждый из нас по-своему лошадь, - сказал Маяковский. - Самые добрые
люди на земле - это лошади. Вообще, дрессированные львы производят жалкое
впечатление, - выглядит так, если бы меня приучили заученно кричать: "Да
здравствует самый великий стилист мировой литературы пролетариата
Кудрейко!". А лошади, заметьте, достойные соучастники представления, и еще
неизвестно, кто в е д е т программу - человек или конь".
...Последние недели Маяковский слышал поэму "Плохо" в каждой своей
клеточке, она рвала мозг, - жарко, так что леденели пальцы, слезились
глаза, сжималось сердце.
Он слышал в себе строки-удары про то, как на ленинскую идею обмена
свободным трудом и мыслью началось наступление тотальной
регламентированности: "Я" - это гимн индивидуализму!". "На смену выскочкам
от поэзии катит лавина ударников слова!". "Правда за "мы"! Несчастные,
доверчивые люди! Ведь за примат средне-общего, против самовыявления
личности тайно борется самое что ни на есть чванливое и царственное "я"!
Уничтожить тех, кто живет правдой, то есть мыслью, остальных подмять под
свою графическую догму, стать затем надо всеми, - неужели непонятно?!
...Он чувствовал новую поэму каждой клеточкой, но при этом в каждой
клеточке его огромного существа жило воспоминание о том разговоре,
состоявшемся после того, как был закончен "Клоп". Оно, это унизительное
воспоминание, жило в нем отдельно, затаенно, помимо его воли. "А где
положительный герой? - пытали его холодноглазые собеседники. - У вас нет
противопоставления злу добра, Владимир Владимирович. Вас не поймут
трудящиеся!" - "Комедия - не универсальный порошок:
клеит и Венеру, и ночной горшок". - "Товарищ Маяковский, вы не Эзоп,
вам не дано прятать свои идеи между строками буффонадной комедии... А если
вы станете относиться свысока к критике коллег по цеху, мы вас вычеркнем
из литературы: в истории есть примеры, когда предписывалось забыть более
громкие имена, - ничего, прекраснейшим образом забывали..."
Маяковский с ужасом вспомнил, как после обсуждения "Бани", когда он
отказался принять правку, ему сказали: "Что ж, тогда пошлем вашу комедию
на рецензию". В ярости он не сразу понял, что это такое. Ему сострадающе
заметили: "Не надо гневаться, Владимир Владимирович... Даже в науке это
принято - каждую новую идею следует опробовать на оппонентах". - "Вот