"Юлиан Семенов. "Научный комментарий"" - читать интересную книгу автора

Николай Иванович, Бухарин, - судорожно оглаживая редкие рыжие волосы,
горько, словно бы самому себе, говорил нам, что гребень революции спал,
надо готовиться к худшему, следует научиться ждать, маневрировать,
работать, стиснув зубы, тогда-то ведь было страшнее и хуже?! Тогда ты был
молод, ответил он себе, и поэтому верил в то, что завтра обязано быть
лучше, чем сегодня. Возраст убивает иллюзии, а может быть - и это еще
горше, - надежду; иллюзия - это цирк, надежда - жизнь. Когда я сражался с
Северяниным за титул короля поэтов, в этом было рыцарство игры.
Нынешнее сражение ведут поэтические бандиты, их не корона волнует, а
государственные блага; Карфаген должен быть разрушен; все верно, все
возвращается на круги своя.
...Теперь оба - и Маяковский, и Григорий Иванович - осторожно охотились
за "девяткой", поскольку "двойка" не интересовала ни того, ни другого, - в
"девятке" партия.
Ты положишь ее, сказал себе Маяковский, ощутив тепло, разливающееся по
пальцам; они были ледяными с того дня, как он написал письмо и сунул его в
карман пиджака, поняв, что отступление теперь невозможно, - игра с самим
собою, недостойно; Арагон прав: проигрывать можно только один раз. Ты
положишь "девятку", сказал он себе, выйдешь из подвала и позвонишь Николаю
Бухарину... А что он сейчас может сделать? Сидит в Наркомтяжпроме, отринут
Политбюро, ему еще хуже, чем мне; но почему, почему он не стоял насмерть в
борьбе за нэп и кооперацию, это же Ленин, его Завещание...
Маяковский ощущал требовательную собранность; мысль о том, что
предстоит, каким-то чудодейственным образом исчезла, остался желтоватый
шар слоновой кости на шершавой зелени бильярдного стола, прищур глаза,
совмещение линии между "своим" и "девяткой", замысел, что должен стать
действом, когда "свой" попадет именно в ту точку "девятки", которая и
сообщит удар кия остальной массе шара, и он прочертит единственную
возможную - из тысяч возможных - траекторию и окажется в лузе. Но победив,
ты снова станешь думать о том, что в письме надо исправить несколько слов,
- именно в словах сокрыта главная тайна, исповедь, призыв...
Какое счастье, что не все и не сразу понимают Слово, иначе б Пушкин
погиб раньше, и Лермонтов, и Блок.
Целься дольше, сказал он себе, это так важно растягивать каждое
мгновение, пока ты принадлежишь себе, а не досужему суду оставшихся.
- Как, Григорий Иванович, - спросил Маяковский, прищурливо глядя на
шар, - верно я целю?
- Надо отвечать? Или - промолчу?
- Не хочется врать, - убежденно сказал Маяковский.
- А - кому хочется? Ко лжи понуждает дурной закон да собачья жизнь.
- Ну, а к правде? Что подвигает человека к правде?
- Горе, - ответил маркер. - Человек лишь в страдании чист, греха
бежит...
- Ерунда это, Григорий Иванович. В горе человек слаб и мал, он только в
счастье совестлив.
И - забил шар, как и первый, с клацем, когда приказал себе переломить
партию.
Зачем? Огорчил старика, не надо бы...
Положив на стол кий, закурил:
- В другой раз приду, отыграетесь, тогда и сочтемся...