"Ю.Семенов. Гибель Столыпина (Повесть) [И]" - читать интересную книгу автора

князем в департамент духовных дел. Только в стране удивительного
беззакония, где все решали личные связи, Иван Манасевич, соплеменникам
которого - по вандальскому закону о черте оседлости - запрещалось жить в
обеих столицах, мог быть внедрен не куда-нибудь, а в святая святых
православия - в департамент, призванный охранять чистоту национального
духа от поползновений всех и всяческих инородцев. Оттуда
Манасевич-Мануйлов был отправлен в Ватикан, но представлял он не столько
департамент духовных дел, сколько петербургскую охранку. Потом судьба
занесла его в Париж, где он начал издавать русскую черносотенную газету,
затем возглавил агентуру охранки в Западной Европе, приехал в Россию,
сделался помощником премьера Витте; возвратился во Францию, чтобы там -
второй уже раз - заагентурить Гапона; заагентурил; вернулся домой, был
предан суду за мошенничество и вымогательство, однако следствие было
прекращено, князь Мещерский вмешался, нажал на все рычаги; Манасевич после
этого поступил на службу к редактору "Нового времени" Суворину, боролся за
чистоту русского духа, против засилья гнилостных европейских влияний;
скрывшись за псевдонимом "Маска", самозабвенно громил "пархатых";
пользуясь журналистским мандатом и покровительством вконец выжившего из
ума любовника, влез во все салоны, знал всё и вся; тогда-то Курлов и
приказал провести у него обыск, организовав через заграничную агентуру в
Париже шифровочку на свое имя с сообщением про то, что якобы "Ванька"
намерен продать секретные документы департамента полиции главному
Робеспьеру - разоблачителю провокаторов эсеру Бурцеву. Против такого
документа и Мещерский на какое-то время бессилен, а времени Курлову было
потребно немного:
всего часа два.
Когда Манасевича-Мануйлова после обыска привезли в охранку, Курлов,
словно бы случайно, зашел в кабинет, где того допрашивали, попросил
оставить его с "Иваном Федоровичем" с глазу на глаз, дверь запер и сказал
тихо:
- Шкуру спущу, горбоносый, если не развалишься до задницы!
Иван Федорович начал делать глазки, но Курлов брезгливо сплюнул:
- Это ты князю Мещерскому ужимки делай, а мне - информацию неси - всю и
обо всех, - тогда только пощажу. Нет - пеняй на себя!
Иван Федорович начал было возвышенно излагать, что-де он давно об этом
мечтал, но Курлов приказал ему замолчать, подвинул бумагу, потребовал,
чтобы тот написал кое-что о благодетеле Мещерском (от такого не
отмоешься), про Столыпина, про Спиридовича, а внизу составил обязательство
сообщать все, что знает, непосредственно Курлову - без вознаграждения.
С тех пор Манасевич-Мануйлов был личным осведомителем генерала, и
Курлов не переставал дивиться уму памяти и ловкости своего информатора;
когда в департамент пришли данные, что "Ванька" снова переборщил - в ы д р
а л у киевских купцов Бронтмана и Потапова двадцать тысяч рублей, пообещав
первому разрешение на филиал магазина в Петербурге, а второму звание
потомственного почетного гражданина, - Курлов вызвал к себе "борца за
русскую идею" и предупредил о грозящей опасности, пожурив за
неосторожность...
Вот он-то, Манасевич-Мануйлов, и сообщил сегодня Курлову, что Нейгардт
просил великого князя Александра Михайловича предпринять все возможное,
чтобы побудить государя отказать Столыпину в его просьбе об отставке и