"Ю.Семенов. Гибель Столыпина (Повесть) [И]" - читать интересную книгу автора

словно орешки колет - на зубок, и нету! А тот полицейский чин, будь он
неладен, висит на нем, по ночам снится; криком исходит в предутреннем
кошмаре; просыпаешься в ледяном поту, уснуть нет сил, вперишь глаза в
провальную жуть ночного потолка и лежишь в страхе, пока не начнет вползать
рассвет, а когда солнечный лучик появится, сразу в голове одна мысль:
"Скорей бы в трактир да стакашку, а там - покатится, страх уйдет, мир
снова цветным сделается, а не серым".
Танечка уехала, не смогла больше выносить кочевой, потаенной жизни, - а
кто сможет?! Связей с организациями никаких, да и не к эсдекам же идти,
право; остался один как перст; помогла тридцатью рублями сестра, но муж ее
Тихон Суслов попросил более к их дому не приближаться на пушечный выстрел:
"Сам - пропащий, так близких хоть не топи"; перебивался случайными
заработками; думал топиться, долго стоял на мосту, но духу не хватило: как
представил себя раздутым, со слипшимися волосами на лбу и синим,
вываленным набок языком - так бежал прочь, а потом даже в церкву зашел;
стыдясь себя, молился, сладостно, как в детстве.
На счастье, здесь, в Киеве, на вокзале, встретился с Киричем; тот сам
подсел на лавку в зале второго класса (Муравьев из последних сил следил за
одеждой, понимая, что грязного и рваного из второго класса попрут, да и
документ спросят; а где, как не тут, обогреешься да прикорнешь?!); был
Кирич слегка пьян, ждал поезда, ехал в гости к своей мамзели; пригласил
выпить; излил душу - жаловался на серость, его окружающую.
- Я, с вашего позволения, служил метранпажем в газете, но при этом,
будь я неладен, писал юморески, так ведь схарчили, не разжевывая,
завистники! Думаете, сломали меня? Отнюдь! Работаю в копировальной
мастерской, и денег больше, и свободен во времени! Ваше здоровье! Но
братии своей верить перестал! Да! Совсем!
А чтоб сердце отвести - на вокзал! Вижу родственную мне душу, поговорю,
утешусь, лишний раз убежусь в том, что мир полон зависти и доносительства,
попью всласть и снова к своей доске! Черти - не хочу! Рупь - кап-кап! Сам
себе барин, парю, милостивый государь, парю над людишками и - счастлив!
Все эти души прекрасные порывы - мимо! Хватит! Наелся по горло, сыт! Хочу
жить! Существовать - без всяких там возвышенных материй! Ваше здоровье!
К мамзели Кирич не поехал, г у д е л и всю ночь напролет, спать
отправились в пансион, наутро сладко похмелились; тогда пришла пора излить
душу Муравьеву.
Рассказал новому своему знакомцу про то, что тоже разочарован в
друзьях; говоруны, книжники, трусы; давит одиночество; живем не по правде,
а где выход - никто не знает; пошел бы на работу по столярному промыслу,
но душа не лежит, могу большее, сердце ждет дела; про то, чтоб воспарить,
тоже мечтает, да - как?
Кирич к Муравьеву (тот, понятно, был для него Бизюковым) привязался;
снял комнатенку, сказал, что повременит с деньгами, когда устроишься,
тогда и вернешь, процентов не беру, так что не переживай.
После двух недель, проведенных с Киричем, Муравьева понесло - начал
заговариваться; плакал, жаловался на то, что сердце давит грех; вчера
начался озноб, грозился кому-то карой, сулил месть.
...Кирич вернулся с бутылочкой, калачами и салом; выпили по махонькой;
прошла; приняли вторую; Муравьев ощутил, как на лбу появился пот, в
пояснице прошла боль, сердце сделалось легким, исчезло ощущение серости в