"Ю.Семенов. Испания (Июль 1974 - февраль 1976)" - читать интересную книгу автора

(Тезис невозможен без антитезиса, разность рождает истину - возражая и
Унамуно и себе самому, я вспоминаю Гризодубову, Терешкову и Плисецкую...
Одна душа? Впрочем, можно выносить определенное суждение обо всем - это
неприложимо лишь к женщине.
Такая антитеза, думаю, не вызовет гнева представительниц прекрасного
пола.)
Всякое познание - бесконечно, и коррективы в этот необратимый процесс
вносит не догма - жизнь. Этим утверждением я не пытаюсь опровергнуть
мудрость великих испанцев. Оспаривать их - трудное дело, и "коллективная
душа" женщин - трезвое, хоть и горькое соображение, но, видимо, из каждого
правила следует делать исключение. К таким исключениям должна быть
отнесена Мэри. Я не могу писать о том, что она мне рассказывала о Старике
- это слишком личное, что знали только два человека, но то, о чем говорит
Кастильо Пуче, знали в Памплоне многие: это история, когда Старик
"похитил" двух молодых американок, а потом одну "ирландскую девушку", и
как над ним подшучивали, разбирая вопрос, отчего это у Папы такие синяки
под глазами, и Мэри тоже подшучивала над ним, продолжая быть ему д р у г о
м. Жене художника отпущена великая мера трудных испытаний; выдержать их
дано не каждой. В чеховском определении "жена есть жена" заложен
библейский смысл, но без того пафоса, который порой присущ великой
литературе древности: в высшей истине всегда необходим допуск юмора. Жена
- в распространенном понимании - это женщина, которой з а к о н о м дано п
р а в о отвести ото рта мужа рюмку, устроить скандал, если он увлечен
другой, подать на развод, когда "глава семьи" проводит долгие недели на
охоте или на рыбной ловле или молчит, угрюмо молчит, не произнося ни слова
целые дни напролет. Мы подчас лжем самим себе, когда говорим о жене как о
друге, потому что никогда мы не рассказываем ей того, что рассказываем
Санечке, Хажисмелу, Семену, Толе, Феликсасу - у костра, в лесу, ожидая
начала глухариного тока, когда смех наш приглушен лапами тяжелых елей, в
низине бормочет ручей, и все мы ждем того часа, когда первый глухарь
"щелкнет", возвестив миру начало его "песни песен".
Хемингуэй рассказывал Мэри в с е - не подбирая слов, не страшась
открыть себя, и он никогда не боялся потерять ее, приобщив к своей мужской
правде: если только мужчина хоть один раз испугается - он перестанет быть
мужчиной.
В Памплоне Мэри была рядом с Папой, только если это было ему нужно. Он
не говорил, когда это было нужно, - она это умела чувствовать, потому что
любила его, преклонялась перед ним и обладала редкостным даром высокого
уважения к своей м и с с и и - быть женой художника.
Только филистер или старый ханжа может упрекнуть меня за то, что мне
видится именно идеал такой жены; впрочем, идеал однозначен, но мера
приближения к нему - разностна...
В половине шестого, закончив обед на Ирати, Старик возвращался в
Памплону, или уходил из "Каса Марсельяно", или прощался с Хуанито Кинтана,
которого он вывел в "Фиесте" под именем "сеньор Мантойа" и который тогда
еще, в начале двадцатых, свел молодого Хэма с миром матадоров и остался
другом Старика, когда тот вернулся спустя тридцать лет всемирно известным
писателем и в их отношениях ничто не изменилось: только выскочки от
искусства забывают тех, с кем они начинали и кто помогал им на старте.
Он приходил на Пласа де Торос загодя и любовался тем, как на трибунах